которую, хоть и со скрипом, но всё же печатают.
В её письмах к знакомым иногда звучит отчаяние: «…Не в Россию же мне ехать?! Где меня раз (на радостях!) и – два! – упекут. Я там не уцелею, ибо негодование – моя страсть (а есть на что!)…»[49]
Нищета душит. Плохо не только этой семье – плохо всей Европе. Америка переживает чудовищный кризис. Во Франции небывалая безработица. Те из эмигрантов, кто до этого был где-то пристроен, оказались на улице; власти освобождали рабочие места для своих.
Эфрон и Цветаева переезжают в какую-то хибару, где Марине приходится спать на кухне. Бытовые невзгоды угнетают обоих, заставляя «углубляться в себя». Она много пишет, «разрываясь между сковородкой и тетрадками», а он… А он в одно прекрасное утро оказывается в «Союзе возвращения на Родину». За красивой ширмой с заманчивым названием действует парижский филиал ИНО ОГПУ. Узнав о поступке соотечественника, эмигранты стали открыто называть Эфрона большевистским агентом. Сергей же просто молчал.
Сказать по правде, Сергей Яковлевич молчал, когда нужно было молчать; когда следовало говорить, и говорить складно, пуская в дело личное обаяние и актёрское мастерство (вот где пригодились навыки статиста!), тут он был непревзойдённым мастером. Мастером вербовки.
Доподлинно известно, что лично Эфрон завербовал не менее десятка русских эмигрантов, использованных позже сотрудниками ОГПУ в различных неприглядных делишках. Мало кому из них удалось выйти сухим из воды. Как, впрочем, и самому Эфрону. Хотя Сергей Яковлевич старался изо всех сил. Например, по заданию своих новых хозяев в 1933-м вступил в небезызвестный «Гамаюн» – масонскую эмигрантскую ложу. И это тоже неспроста. (Как вспоминал Роман Гуль, после того как он (Гуль) стал масоном, журналистская и писательская карьера пошла резко в гору: автора стали активно печатать.)
Для чего, спросите, нужен был агент в масонском стане? Да всё для того же – быть в курсе тайных дел (а вдруг, скажем, замышляют убийство советского вождя или строят козни против Коминтерна?). Эфрон покрутился там несколько лет и даже сделал пару пространных докладов, но в 1937-м, после похищения чекистами генерала Миллера, «брата Эфрона», заподозрив в соучастии, из общества с треском исключили…
Когда об Эфроне как о платном агенте ОГПУ заговорил весь «русский Париж», Марина уже об этом знала. Догадаться помогли невесть откуда появившиеся в семье деньги. Небольшие, но достаточные для того, чтобы им переехать в более просторную квартиру. А с наступлением лета они вообще позволили себе немыслимую роскошь – съездить на море.