В 1920 году Л. Я. записала переданные ей Б. Я. Бухштабом слова Ю. Н. Тынянова об «учениках», о молодом поколении, поколении Л. Я. и Бухштаба: «Что же, они пришли к столу, когда обед съеден» [19]. Л. Я. не комментирует, что, по ее мнению, имел в виду Тынянов, но думается, что и ей, и другим ученикам это было понятно. Через несколько страниц она сделала запись, которая свидетельствует об этом понимании. Говоря о сильных и слабых сторонах своих учителей, она утверждает: «Старые опоязовцы умели ошибаться. Как все новаторские движения, формализм был жив предвзятостью и нетерпимостью /…/ Наряду с понятием рабочей гипотезы следовало бы ввести понятие „рабочей ошибки“ /…/. Жирмунский как-то, говоря со мной о новых взглядах Тынянова, заметил: „Я с самого начала указывал на то, что невозможно историческое изучение литературы вне соотношения рядов“. Но тогда это утверждение ослабляло первоначальное выделение литературной науки как специфической. И далее она пишет, что Б. М. Эйхенбаум сохранял теорию имманентного развития литературы, пока „она охраняла поиски специфического в литературе“.» [20] «Пир», которого не застали «ученики», был периодом научной полемики, дерзкого вызова, риска, свободы и смелости исканий, вдохновения и «рабочих ошибок» — т. е. того творческого взрыва, память о котором «учителя» сохранили и отразили в своих работах. Эти высказывания Л. Я. могут пролить свет на непростой вопрос ее отношений с Ю. М. Лотманом и с тартуской школой.
Елена Кумпан сообщала читателям журнала «Звезда» (2002, 3) совершенно неубедительное и даже странное объяснение причины обиды Л. Я. на Юрия Михайловича, которое давала ее сестра Ксения Кумпан. Внимание Юрия Михайловича к ее студенческому пересказу книги Л. Я. Ксения истолковала как признание того, что он не читал труд Л. Я. «О психологической прозе» и поэтому недооценивал ее творчества. Я же могу засвидетельствовать, что Юрий Михайлович был знаком с этой книгой. Мы с ним обсуждали ее содержание сразу же после ее выхода. Тут же Е. Кумпан выдвигает и другое объяснение эпизода расхождения Л. Я. с Ю. М. Лотманом: Л. Я., по предположению Е. Кумпан, обижалась на то, что Ю. М. не ссылался на ее работы. Должна признаться, что нечто подобное Л. Я. говорила и мне. Я не поверила ей и добросовестно перелистала под этим углом зрения многие выпуски ученых записок Тартуского университета, нашла ссылку в работах З. Г. Минц, но у Ю. М. Лотмана — не нашла. Впрочем, можно ли квалифицировать отсутствие ссылок на чью-либо работу как проявление «невоспитанности», которую, как пишет в мемуарах Е. Кумпан, Л. Я. «не прощала в отношении к себе, причем — не в мелочах, а в сути»? (Там же. С. 154). В отсутствии сноски автора можно упрекать, если он что-то заимствовал у своего предшественника. Но таких заимствований из трудов Л. Я. у Ю. М. нет. Обиды на отсутствие сносок в литературной среде нередки. В одном из анекдотов, которые в свое время бытовали на филологическом факультете университета, рассказывалось, что профессор Н. К. Пиксанов, получив от диссертанта автореферат с надписью: «Глубокоуважаемому Николаю Кирьяковичу с почтением» и не найдя ссылки на свои труды, сделал на нем надпись: «Почтения, стало быть, не вижу». Но представляется, что обида Л. Я. имеет другую природу. Речь шла не о поверхностном вопросе сносок, а о столкновении поколений, о глубинных, принципиальных исканиях, которые не находили еще разрешения.