Воспоминания (Лотман) - страница 113

Через всю жизнь Л. Я. проходит летопись ее исследований самой себя и своего времени — беглые заметки, записи реальных разговоров, фактов, реакций современников и своих собственных размышлений. Эти дневниковые записи, иногда сделанные очень торопливой рукой, она ревниво охраняла, раскрывая только перед близкими ей людьми, в откликах которых на эти записи она была уверена. Хотя Л. Я. дарила мне все свои вышедшие из печати работы, я не была в числе тех близких, которым она читала эти записи. Однако наступил момент, когда она меня специально пригласила посетить ее и присутствовать вместе с поэтом Александром Кушнером при чтении ею этих записей и некоторых особенно скрываемых в то время их частей — например, отзывов об отдельных писателях, сильных и слабых сторонах их характеров. Впрочем, отзывы Л. Я. о литературных личностях — всегда откровенны, как и выражение ею ее взглядов и политических симпатий. Я была тронута и взволнована этим приглашением, и мои впечатления меня не разочаровали. И я, и другой слушатель, Кушнер, были чрезвычайно заинтересованы текстами, которые нам читала Л. Я., и разделяли волнение, которое Л. Я., как и мы, испытывала при их чтении, несмотря на прошедшие со времени их написания годы.

У Л. Я. было много друзей и поклонников в среде молодых (и не очень молодых) литераторов, поэтов и ученых. Взаимная симпатия у нее возникла и с моим сыном Антоном, молодым врачом. Несмотря на то, что у Л. Я. был свой врач, она иногда, в экстренных случаях, обращалась к Антону с медицинскими вопросами. Но главное, что их сближало, был интерес к искусству фотографии. Антон любил разглядывать фотоальбомы Л. Я. и высоко ценил ее как фотохудожника.

Л. Я. часто, даже систематически ездила в Москву. У нее в столице были друзья и дела. Будучи кабинетным ученым, неутомимым в философских размышлениях, она в то же время была человеком деятельным и практичным. Она сотрудничала в московских изданиях и хлопотала о печатании своих произведений. В Москве она останавливалась в семье своих друзей Елеазара Моисеевича Мелетинского и Ирины Михайловны Семенко. Ирина Михайловна была дочерью друзей Л. Я., она рано потеряла родителей, и Л. Я. принимала участие в ее воспитании и образовании. Однажды, возвратившись из Москвы, Л. Я., улыбаясь и даже как будто порозовев, сказала мне: «Представляете, в Москве пару дней тому назад раздался телефонный звонок. Когда я подошла, я услышала в трубке голос, который был хорошо знаком, хотя я не сразу узнала говорившего. Он кричал: „Лида! Лида! Ты не узнаешь меня? Не узнаешь? Это Роман!“. Я сразу вспомнила, что это голос Романа Якобсона. Он говорил товарищеским, дружеским тоном, как будто мы только что расстались, и пригласил меня к Борису Андреевичу Успенскому». Я спросила: «Ну и что было у Успенского?». Л. Я. поскучнела и сказала: «Было много народу — вся современная лингвистика, историки и даже, кажется, математики; много шуток, смеха и шума». Затем с каким-то неодобрением и даже удивлением она добавила: «Ваш брат Юрий Михайлович почему-то жарил антрекоты и в фартуке разносил их присутствовавшим». Л. Я не могла сочувствовать кулинарным увлечениям Юрия Михайловича. Внимательная хозяйка, вникавшая в ремонт и усовершенствования удобств своей квартиры, она, однако, никогда не принимала личного участия в хозяйственной работе, отстранялась от нее так последовательно и категорично, что это производило впечатление то ли страха, то ли принципиального решения. Вспоминается случай, когда необходимость найти для Л. Я. новую домоправительницу широко обсуждалась в среде женщин, причастных к кругу литераторов и ученых. Мои упорные попытки посвятить Л. Я. в некоторые тайны «кухонной деятельности» наталкивались на ее решительное сопротивление. Юрий Михайлович, напротив, был большим энтузиастом приготовления вкусной пищи. Он был даже склонен изобретать новые блюда и рецепты. Склонность к кулинарии не была исключительно его особенностью, в научной среде эта черта была распространена. Например, известный философ А. М. Пятигорский достигал в поварском деле профессионального уровня. «Отчужденное» суждение Л. Я. о собрании у Успенского, в основном носящее негативный, хотя и сдержанный, характер, как мне представляется, объясняется тем, что она оказалась в среде нового научного сообщества. Она была человеком другого поколения, а перед ней было «племя младое, незнакомое». Она, очевидно, предпочла бы более интимную, личную встречу со старым другом. У нее, возможно, оставались нерешенные вопросы, которые очень заманчиво было бы обсудить с большим ученым.