И отброшу разом,
А с часами карта болезни
Бита.
За горло заразу
Лечу сразу.
Часы эти после служили Ляле несколько лет, с ними она начала свою работу как врач. Впоследствии она стала кардиологом, стихи стали пророческими. Действительно, Ляля — человек стремительный, смелый, не боящийся ответственности. Она «лечила сразу», чрезвычайно ценя время в борьбе с болезнью. Когда я уезжала после первого периода блокады в эвакуацию с детским домом, в котором я работала (мы вывозили детей на баржах через Ладожское озеро на виду немецких батарей), военнообязанная Ляля, оставшаяся с мамой и Инной в Ленинграде, надела мне на руку свои часы. Вернувшись в конце войны, в 1944 году, в Ленинград, я возвратила ей эти часы.
Памятный случай празднования семейного юбилея состоялся в 1934 году, когда по инициативе Инны мы решили отметить юбилей брака мамы и папы. Дата была совершенно мифическая, так как родители никогда сами ее не отмечали и нам ее не называли. Инна, как всегда, когда она что-то организовывала, ставила жесткие и обязательные условия. Конечно, подготовка к празднованию 4 декабря должна была начаться заблаговременно и проводиться в абсолютной тайне. Инна поставила категорическое условие — все наши «доходы», средства, которые так или иначе нами приобретались, должны были поступать в фонд праздника. Я восстала против этого требования. Мне только исполнилось 17 лет. На свою стипендию и мелкие заработки (я писала карточки для словаря русского языка) я покупала себе предметы одежды (чулки и пр.) и даже отдавала в починку туфли. Таким образом, я стала вносить в «кассу праздника» только часть своих доходов. Это было серьезным нарушением семейной дисциплины. Юра и Ляля безусловно подчинялись Инниному требованию, и Юра три месяца не завтракал в школе, что я считала нарушением «прав человека». Надо сказать, что в то время были отменены карточки на продовольствие, и в магазинах стали появляться белые французские булочки и всякого рода деликатесы. Постепенно покупались дорогие хорошие вина и ставились в шкаф, за книги. Затем приобретались консервы, коробки конфет — все это пряталось между окон. После этого Инна, Ляля и Юра (без меня, как не соблюдавшей правил) заказали роскошный паштет из дичи трех сортов, оформленный как большой торт, и сладкий торт. Я не была при заказе, но представляю эту картину по рассказам: молодая девушка Инна, подросток Ляля 15 лет и двенадцатилетний Юра — все очень бедно одетые (помню их пальтишки) — явились в гастроном номер 1 (Елисеевский магазин) делать свой заказ и высыпали на стол директора большую кучу мелких денег. Директор спросил, что они хотели бы заказать, и Инна, вспомнив «Мертвые души» Гоголя, сказала: «Бараний бок с кашей». Нужно сказать, что к тому времени как раз с продуктами стало лучше, имея деньги можно было кое-что выбрать. Директор вызвал шеф-повара, и заказ был оформлен соответственно его советам. Вечером 4 декабря мы попросили родителей посидеть в их спальне и стали накрывать на стол. Родители ничего не знали и рвались лечь спать (особенно папа), но когда их позвали в комнату, где был накрыт роскошный стол, они всплеснули руками и после некоторого недоумения стали восхищаться в соответствии с традициями поведения при получении именинных сюрпризов. Роскошную еду этого вечера мы уничтожали чуть не десять дней, и паштет и торт нам порядком надоели.