Юра пошел сразу во второй класс школы, так как был очень развит. Перед поступлением в школу он еще не умел писать: писал только печатными буквами. Я исписала с ним целую тетрадь: до ее середины я водила его руку, а во второй половине тетради он писал сам, списывая с учебника для 1 класса. Тетрадь мы украсили своими рисунками. Увидев ее, учителя убедились, что его можно принять во второй класс.
Однако фантастические ошибки Юра продолжал делать долго. Получив от папы поручение диктовать Юре ежедневно, Инна железно исполняла свой долг, но сильно допекала Юру своим педантизмом. Она диктовала ему в самое неудобное для него время и докладывала папе: «Отец, Юрий сделал 18 ошибок». — «Врешь, врешь! — кричал Юра. — Только 13!». Дело в том, что Инна считала за ошибки все сомнительные написания, к которым Юра прибегал, когда не знал, какое решение избрать. В конце концов он научился писать грамотно — благодаря Инне и благодаря собственным стараниям. Чтобы отточить свои знания, в последнем классе он взял ученика, которого натаскивал к выпускным экзаменам.
Поездки на дачу играли большую роль в нашей жизни, и пребыванием на той или иной даче окрашивались разные ее периоды. Десять лет своего детства мы жили в Сестрорецке на даче, которую арендовали на этот срок родители. (Это было возможно только в годы НЭПа). Барская дача с большим садом, в котором дико разрасталась сирень, цвели многолетние цветы — дикие флоксы, желтые георгины, — своим задним фасадом выходила на Пески, в дюны, которые в то время еще не были застроены и представляли собою довольно высокие песчаные холмы, между которыми находилось небольшое заросшее озеро. Его все называли «бочага». Об этом озере рассказывали разные страшные истории, на нем происходили несчастные случаи: дно его было вязким и легко засасывало. Поэтому нам строго запрещалось ходить на бочагу, но поэтому же мы, под руководством Инны, обожавшей приключения, не вылезали из бочаги, чего наша работавшая и вечно занятая мама не замечала. Мы собирали на трясине в бочаге клюкву и делали из нее бусы. Один случай раскрыл маме глаза на наши авантюры. Однажды мы заметили прекрасный островок, покрытый особенно яркой зеленой травой. На нем росли невысокие кусты и маленькое деревцо. Раньше мы не обращали внимания на этот островок, и мы решили его обследовать. Мы перебрались туда и стали искать клюкву. Каково же было наше неприятное открытие, когда, соскучившись на островке, мы обнаружили, что он — плавучий и за это время отплыл на середину бочаги! Страшные рассказы о детях, осмелившихся купаться в бочаге и утонувших, были нам известны. К тому же мы не умели плавать. Первая решилась перебраться на берег отчаянная Ляля. Она бухнулась в темную воду, которая накрыла ее с головой, вынырнула, влезла на корягу, с нее перебралась на кочку, опять бухнулась в воду и оказалась вся черная на берегу. За ней полезла Инна. Она долго изучала дно своими длинными ногами, наконец нашла корягу, перебралась на кочку и по-собачьи доплыла до берега. Я дольше всех оставалась на трясине. Тихонько, чтобы никто не услышал, звала «Караул!», несмотря на угрожающие жесты Инны, но в конце концов проделала тот же путь, что и другие. Мы оказались на берегу все черные от тины и болотной мути, и тут же Инна выдвинула оригинальное предложение. Она сказала, что следует скатиться, переваливаясь с боку на бок, с высокой дюны — как мама обваливает рыбу в муке, перед тем как жарить. Тогда не видно будет, что мы такие черные. Мы так и сделали и побежали мимо няни Груши, которая сидела с Юрой на песке и при виде нас перекрестилась. Юра был еще совсем маленьким, его лицо от уха до уха было в киселе: няня кормила его черничным киселем, а он вертелся. Значит, и мы еще были малы. Это было на «белой даче» в тот период нашей жизни, который запечатлен на фотографии, где Юра сидит на руках у мамы, Ляля маленькая и веселая стоит сбоку, а я нахмуренная в нарядном дореволюционном платье занимаю центральную позицию.