После того как я поступила в университет, в нашем доме стали появляться мои товарищи по университету, студенты. Студенты сразу приняли Юру в свою среду. Юра был по развитию с ними на одном уровне, но по характеру совершенное дитя, с отроческим характером и с озорством. Когда один из моих товарищей, очень эрудированный молодой человек Илья Серман, впоследствии известный литературовед, с чувством своего возрастного превосходства (ему было 21 или 22 года) протянул Юре руку и представился: «Серман», Юра молниеносно залез под кровать, вытащил оттуда нашего черного кота и сказал, протянув Илье кошачью лапу и представляя его: «Кацман!» (такова действительно была кличка кота). К сожалению, талантливейший член нашей компании Анатолий Михайлович Кукулевич погиб на войне, не дожив до 1942 года. Встреча с ним имела особое значение для Юры. С Толей Кукулевичем Юра сдружился по общительному, живому характеру Толи, для которого не было возрастных различий, и потому, что Толя был настоящий филолог-энтузиаст. Толя наслаждался общением с замечательными учеными, увлекался идеями Г. А. Гуковского, М. К. Азадовского, О. М. Фрейденберг и И. И. Толстого. С последним из этих ученых Толя был особенно близок. Античность, греческая литература, наряду с русской, были предметом его научных занятий. Он изучал греческий язык, занимался проблемой поэтики Гнедича, первого переводчика полного текста «Илиады», которому Пушкин посвятил свое известное стихотворение «С Гомером долго ты беседовал один». А. М. Кукулевичу принадлежат содержательные статьи о Гнедиче. Под влиянием Толи Юра стал изучать греческий язык.
Мы воспринимали жизнь оптимистически, гордились тем, что учимся у выдающихся учителей, верили в будущее. Но тучи сгущались. Я помню, как я, студентка первого курса, которой только что исполнилось 17 лет, стояла в зале филфака во время митинга, посвященного смерти Кирова. Был страшный мороз, в университете было очень холодно, а от президиума в ряды студентов, слушавших стоя, неслись слова о мести, о том, что на террористический акт будет отвечено жестоким террором. Я испытывала чувство ужаса, мне казалось, что я превращаюсь в ледяной столб. Вторая половина 30-х годов ознаменовалась массовыми арестами.
Когда я была на первом курсе, нам было известно, что на втором курсе все время происходят трагические события. Между студентами много ссор и недоразумений, и постоянно происходят аресты. Талантливый поэт и юморист Мирон Левин, давший мне за мой строптивый нрав и за то, что я нечетко произносила твердое «л», прозвище Лида Вотвам, в световой стенгазете из слайдов изобразил двух грызущихся волков и сделал подпись: «К положению на втором курсе.