Хотя ученые нашего времени любят щеголять обширными обобщениями и экзотическими теориями, но я осмелюсь высказать мнение, что ученые тех лет, о которых я вспоминаю, более серьезно и последовательно придерживались той или другой системы взглядов и готовы были ее отстаивать ожесточенно и подчас самоотверженно. Философами были и Гуковский, и Эйхенбаум, и Пумпянский. По-своему философом был и Пиксанов, хотя его философия была схематична и даже примитивна, а выступления его были слишком проникнуты личными чувствами.
Я вспоминаю полемику Пиксанова с Гуковским в момент крайне тяжелый для Г. А., когда его уволили с заведования кафедрой в университете и он находился под угрозой ареста. Григорий Александрович сделал прекрасный доклад о Гоголе на заседании в Пушкинском Доме. Против него выступили Н. К. Пиксанов и В. А. Десницкий. Смысл «обвинений», которые они выдвигали против Гуковского, состоял в том, что Гуковский стоит на порочных позициях, которые наносят вред советской культуре. Эти обвинения носили характер политического доноса, что было недостойно Десницкого, а в конечном счете и Пиксанова. Тот же В. А. Десницкий, в другом случае, вступился за гонимого, выручив П. Н. Беркова. Против Беркова у него не было предубеждения, как против Гуковского, которого он считал «формалистом». См. об этом далее. Споры, полемика — неизбежный и необходимый элемент науки. Эти споры, иногда очень ожесточенные, так как каждый из спорящих искренне уверен в своей правоте, бывали всегда. Наличие разных точек зрения и противостояние их сторонников были использованы для осуждения и запрета целых направлений в науке, целых школ, а затем и целых областей науки, преследования и уничтожения многих талантливых ученых. Тут был простор для карьеристов, стремившихся пробить себе дорогу к административным должностям за счет уничтожения подлинных научных авторитетов.
Несколькими годами раньше, когда обстановка в научных учреждениях была более спокойной, академичной, мы были свидетелями интересной полемики на ученом совете Пушкинского Дома, спора между крупнейшим знатоком и исследователем древнерусской литературы академиком А. С. Орловым и Г. А. Гуковским по поводу интерпретации Гуковским трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов». Заседание происходило в то время, когда шла война с Финляндией, и Орлов, «в духе времени», начал свою речь словами: «В своей работе Григорий Александрович построил из аргументов и доказательств прочную крепость, но каждый, кто находится в крепости, стремится освободиться и сбежать из нее. Это мы и попробуем сделать, вынимая из нее по кирпичику. Гуковский — это не Александр Грушкин», — он назвал молодого способного сотрудника Пушкинского Дома, охотно выступавшего и писавшего на «актуальные» темы. Из зала сейчас же раздался протест А. Грушкина: «Я-то тут при чем?». Это только раззадорило оратора, и он продолжал: «Александр Грушкин для меня как маленький дзот. Я могу с него, как с простокваши, снять крышку и посмотреть, что в нем наболтано. Но Гуковский — сильный борец, мужчина, и скрестить с ним шпаги приятно». А. С. Орлов, следуя традициям старой академической науки, требовал от Гуковского более обстоятельных доказательств и подвергал сомнению его смелые предположения. Гуковский в ответ сыпал ссылками на разнообразные исторические источники — русские, французские, польские.