Внутреннее положение государств и народов в конце 1917 г.
Не надо опасаться, что я теперь погружусь в поток партийных споров. Та картина, которую я бы хотел нарисовать, несомненно, будет иметь пробелы. Всякий раз снова и снова будут возникать вопросы — «почему» и «как»? Пробелы останутся, так как многие из тех, кто мог бы сообщить необходимые сведения, замолкли навек. Я не могу дать законченной картины, а только отдельные наброски, своего рода характерный эскиз.
С первого взгляда покажется произвольным, что я начну с востока. «Турция — нуль» — это мнение можно было прочесть в делах довоенного времени, притом в делах Германии, — государства, политически настроенного по отношении к Турции не враждебно. Своеобразный нуль, однако же, защищавший Дарданеллы, завладевший Кут-эль-Амарою, предпринявший поход на Египет, остановивший русское нападение в Армении. Очень ценный для нас нуль, который, как я уже сказал, отвлекал сотни тысяч неприятельских войск — отборных войск, стоящих у границы турецких владений.
Что придает этому нулю внутреннюю крепость? Это загадка даже для тех, кто и в это время, и задолго до того жил в оттоманском царстве. Тупой и равнодушной кажется масса, эгоистичной и невосприимчивой к высоким национальным впечатлениям; таковы же в большинстве и высшие круги. Все государство, по-видимому, состоит из народностей, разделенных глубокими отличиями и не ведущих общей жизни. И все-таки это государство существует и обнаруживает государственные силы. Власть Константинополя, казалось бы, не идет дальше Тавра; в Малой Азии уже нет истинного турецкого влияния, а между тем турецкие войска стоят и в далекой Месопотамии, и в Сирии. Араб там ненавидит турка, а турок — араба. И все-таки арабские батальоны бьются под турецкими знаменами и в массе не убегают к неприятелю, не только обещающему им золотые горы, но и в самом деле щедро раздающему золото, которое арабы так любят. В тылу английско-индийских армий, которые явились в Месопотамию, якобы для освобождения арабских племен из-под турецкого ига, эти самые освобожденные обращаются против мнимых освободителей. Значит, есть какая-то объединяющая сила — и это не внешняя нужда, не общая политическая жизнь или внутреннее общественное чувство. Нельзя также эту связывающую силу приписать могуществу турецких властителей. Арабы могли бы освободиться от этой силы, стоило им только покинуть окопы, перейти к врагу или восстать в тылу турецкой армии. И все же они этого не делали. Не вера ли это, остаток старой веры, действует как связующее звено? Это можно с одинаковым успехом утверждать и оспаривать. В понимании оттоманской психики мы дальше не идем; споры остаются неразрешимыми.