В Болгарии тоже царит нужда. Нужда в предметах необходимости — в стране, где всегда был избыток. Урожай был средний, но его могло бы хватить, если бы страна управлялась так, как наша родина, если бы и здесь было создано равновесие между предметами, имеющимися в избытке, и теми, в которых ощущался недостаток. Один болгарин на подобное указание ответил нам: «Этого мы не умеем делать». Простое извинение, в сущности, даже самообвинение. Руки складывают потому, что не научились ими владеть. Мы ведь знали, что при переходе из турецкого рабства к полной внутренней свободе Болгария обошлась без всякой воспитывающей, организующей руки. Я буду говорить, как пруссак: у нее не было короля Фридриха-Вильгельма I, создавшего железные столбы, на которых так долго и так прочно покоилась наша государственная жизнь. Болгария не знает хорошего управления, но зато в ней много партий. Большинство из них резко настроено против правительства не из-за его внешней политики, потому что она обещает большую будущность, национальное единство и государственное преобладание на Балканах. Борьба неудержимо разгорается из-за внутренних вопросов. Здесь не пренебрегают никакими, даже самыми опасными, средствами. Заносят руку и на сановника, и на собственную армию. Опасная игра. Вопрос о Добрудже является постоянным подстрекающим средством к борьбе партий. Чтобы повлиять на нас и на Турцию, правительство вызвало опасных духов, и эти духи грозят разрушить все, из партийных целей проповедуют ненависть к союзникам и их представителям. Потому-то теперь, осенью 1917 года, нам кажется предпочтительным уступить пока в вопросе о Добрудже и отложить окончательное решение до выяснения исхода войны. Уступка во имя благоразумия, но не по убеждению. Поразительно то, что сразу после нашей уступки в Болгарии пропал интерес к этому вопросу. Слово Добруджа потеряло с тех пор свою агитационную силу в партийной борьбе. Так кончается эта — по крайней мере бескровная — борьба с нами, но борьба между политическими партиями продолжается и неудержимо вклинивается даже в жизнь армии, глубже, чем в мирное время. Армия доступна этому разлагающему влиянию, потому что она плохо снабжена, начинает терпеть недостатки. Отсутствие организаторской деятельности и способностей обнаруживается на каждом шагу. Мы делаем предложение коренных улучшений. Болгары соглашаются с их целесообразностью, но у них нет силы и энергии осуществить их. Ограничиваются тем, что брюзжат на немцев, которые находятся в стране — правда, сообща завоеванной стране — и должны быть снабжаемы согласно договору, потому что борются на македонской границе не для защиты Германии, но для защиты родины болгар. Немец, по мнению болгар, должен сам себя содержать, и он это делает во избежание трений: приводят скот, даже привозят сено с родины до самой Македонии. Раздоры в борющихся совместно частях не бывают, конечно, длительны, там друг друга ценят. Они проявляются в тылу общего фронта. Чтобы прекратить эти раздоры, мы предлагаем обменять наши немецкие части из Македонии на болгарские дивизии, стоящие еще в Румынии. Мы предлагаем, таким образом, болгарам двойное, даже тройное численное возмещение, но тотчас же в Софии поднимается большой шум, заподозривают нашу союзную верность. Мы ограничиваемся поэтому только отводом небольшого количества немецких сил и заменой болгарских дивизий в Румынии некоторыми нашими батальонами. Рассчитывать на сохранение верности этим союзником мы можем, по крайней мере до тех пор, пока Болгария будет надеяться на удовлетворение ее больших политических претензий. Когда, однако, летом 1917 года под влиянием немецких газетных статей и немецких парламентских речей возникают сомнения в Софии и в болгарской армии — к этому начинают прислушиваться, и к нам проявляется недоверие. Партии усиленно требуют теперь отставки Радославова. Его внешняя политика признается широко задуманной, ее одобряют и теперь, но он оказывается не тем человеком, который может провести ее в согласии с союзниками. Его внутренняя политика при этом многими порицается. Новые люди должны стать у кормила, старые, по мнению болгар, слишком долго засиделись у государственного пирога. Правительство должно освободиться от всех, кто связан с Радославовым, начиная от высшего чиновника и кончая деревенским старостой — этого требует парламентская, так называемая свободная, система. И это должно произойти сейчас, во время войны.