Летом последовала отставка графа Чернина с поста министра иностранных дел. Основанием для отставки, по словам самого графа, послужило то обстоятельство, что письма его короля к принцу Сиксту Пармскому создали между ним и его господином неизгладимый конфликт. Граф был мне симпатичен, несмотря на некоторую противоположность наших политических взглядов, которые мы оба одинаково откровенно высказывали. Я смотрел на графа Чернина как на типичного представителя австро-венгерской внешней политики. Он был умен и хорошо сознавал трудности нашего общего положения, а также умел метко критиковать слабости представляемого им государства. В его политические планы скорее входило избегнуть несчастия, чем использовать успех. Граф всегда хорошо сознавал интересы своей родины. Но, по странному противоречию, не видел, что для спасения нам нужно идти одним путем. Из этих противоречий вытекало, что он не переставал добиваться расширения сферы власти двуединой монархии даже и тогда, когда он предлагал нам, немцам, принести большие жертвы ради интересов наших союзников. Граф Чернин, как и все государственные люди этого времени, слишком низко оценивал силы своей родины. Иначе бы он весной 1917 г., вскоре после принятия своего назначения, не мог говорить о невозможности продолжать войну, хотя австро-венгерская сила еще не была исчерпана даже и после его отставки. Я не мог точно установить во время его службы, что руководило им: не мог он противиться миролюбивым стремлениям своего государя или же он их поддерживал сам, согласно своему внутреннему убеждению? Во всяком случае, граф не сознавал той опасности, которая заключалась в преувеличенном подчеркивании готовности к миру с таким врагом, как наш. Только при этом условии становится понятным, что он во время успеха наших подводных операций, во время неудачи неприятельского наступления и влияния на наших врагов государственного переворота в России потерял политическое равновесие и побудил рейхстаг принять резолюцию о мире.
Я был того мнения, что у графа Чернина по отношению к нам достаточно братских чувств, я это думал даже и тогда, когда он поставил нас перед некоторыми неожиданностями при обсуждении мирного договора в Брест-Литовске и Бухаресте. Правда, он опасался тогда, что дунайская монархия не сможет справиться в случае нарушения этих договоров, и что крик о хлебе в Вене, безусловно, заставит скоро соединиться с Украиной.
В то время как Чернин руководил внешней политикой Австро-Венгрии, мы не пришли ни к какому решению по польскому вопросу. Передать всю Польшу двуединой монархии мы считали невозможным.