- Это ты?
Наваждение длилось целую минуту, в течение которой она не сомневалась, что Сережа молча сидит в ногах кровати. Потом, через силу протянув руку, она включила свет и увидела проснувшегося Муську. После этого случая она стала принимать психотропные препараты и иногда, чтобы ускорить действие, запивала их вином.
И не было никого, кто бы сказал ей необходимые, хоть и бесполезные слова, которые говорятся в таких случаях: "Прекрати себя изводить... все равно не вернешь... надо жить дальше", а Натка... Натка в день похорон на кладбище, увидев ее лицо, попросила: "Мама, поплачь" - и, опасаясь оставить одну, провела с ней в Купчино первую неделю. А потом... потом старалась ограничиться телефонными звонками, и Кира поняла - почему: ее дочь не была монстром, просто она тоже считала ее виновной. В своей неудавшейся карьере эстрадной певицы Натка винила не Вадима и не бабку, а ее, Киру, свою мать. Чаще всех забегал Санек и приносил ей какие-нибудь продукты: сгущенное молоко, баночку растворимого кофе или коричные булочки, испеченные женой. В его присутствии не делалось легче, но все-таки не хотелось, чтобы он уходил. Как-то раз, прощаясь в прихожей, он сказал Кире:
- Господи, как я тебя понимаю... - И поцеловал несколько раз подряд теплыми губами.
Она догадалась только когда он ушел: это он вспомнил себя после ее побега к Вадиму. И в этом тоже она виновата: зачем вышла замуж не любя? Виновна... Через два года ее подобрал Геннадий, вПходил и постепенно сделался необходим по той простой причине, что, кроме этого человека, в ее жизни никого не осталось.
Уже через три дня Финляндия представлялась Кире случайным сном, а единственной реальностью опять была студия и впечатляющий список сокращенных, висящий у входа. Пока она чудом уцелела, пока... И Кира с головой окунулась в этот давно ставший своим мир. Дни пестрели разнообразными встречами, телефонными переговорами, выездами на натуру; их программа по-прежнему высоко котировалась на студии, а Кирино ведение в прямом эфире считалось лучшим на всем канале. Придирчиво изучая себя на экране, она, в общем, оставалась довольна: подтяжка, на которую она решилась год назад, заметно обновила ее лицо. За исключением глаз... если глаза - зеркало души, то что у нее там? Пепел, зола, остывшие угли. Чему тут удивляться? Странно другое: как женщине с такими глазами до сих пор небезразлично, как она выглядит... Подтяжка унесла деньги, отложенные на отпуск, и Кира хитрила сама с собой, будто это необходимо исключительно для ее работы, не желая признавать правду, которая заключалась в том, что она слишком привыкла быть красивой. Она была не в состоянии отказаться от привилегии увидеть свое лицо в зеркале таким, каким она видела его всегда. Сегодня, если не считать ночных отеков под глазами, она выглядела приемлемо - пока Время щадило ее. А завтра? Но Кира давно приучила себя не думать о завтрашнем дне, вполне довольствуясь днем сегодняшним. Прошлой осенью в день Лицейской годовщины в Царском Селе они снимали, как из Золотых Ворот дворца выезжала в "роллс-ройсе" старая королева Великобритании вся в красном, как алая роза на фоне догорающей вечерней зари. Глядя на нее, Кира подумала тогда: "Да... королевы и стареют по-королевски - могут себе позволить". Она не могла - и упрямо не хотела думать о том, что с ней будет завтра; наверное, поэтому ее так раздражала мысль о незаменимости Крокодила Гены. Единственное, что как-то примиряло ее с этим невозможным человеком - это его немыслимое, небывалое благородство. В этом немолодом крикливом таксисте жило благородство царского морского офицера: он видел в Кире Женщину и преданно служил ей. Никаких намеков, никаких "случайных" нескромных прикосновений, ничего - Крокодил Гена в суконном френче с золотыми лычками и коротким кортиком на боку...