— Не совсем так, сэр, — вставил мужчина в машине. — Возле входа висела одна.
Чеймберс оглянулся на галерею и бросил планшет с бумагами через окно.
— Ключи! — потребовал он. У невыспавшегося офицера ушло несколько мгновений на их поиски.
— Что происходит? — спросила Маршалл, трусцой следуя за ним, чтобы поспевать за его широким шагом. Чеймберс остановился у металлических ворот и вгляделся сквозь решетку в подсвеченную картину над дверью, висящую в плексигласовом ящике.
— Сукин сын! — выплюнул он, отпирая решетку и снимая коробку со стены. Затем раскрыл пластиковую оболочку и достал холст.
— Чеймберс? Что вы делаете? — удивилась Маршалл. Он включил свой фонарик и посветил им на картину вместо объяснения. — …Что? — растерянно повторила она.
— Она его предупреждает.
— Чего?
Он провел лучом по серым блокам в море зелени и произнес:
— Могилы?
— Я… Возможно.
— …Огонь, — сказал он, осветив оранжевую форму в углу.
— Эммм.
— И деревья.
— …И?
— Могила его матери, пожар в университете и лавровый лес. Она предупреждает его, что мы знаем!
— При всем должном уважении, — дипломатично сказала Маршалл, — мне все-таки кажется, вы додумываете. Это просто формы. Вы видите то, что хотите видеть.
— Я ей не верю!
— А вам и не нужно! Но мы нуждаемся в ней. Этого недостаточно, чтобы поставить все под сомнение. Где бы мы сейчас были, если бы не она? — У него на это не было ответа. — Я всего лишь говорю, что давайте не будем принимать поспешных решений.
— Нам нужно внимательно за ней приглядывать.
— Так и сделаем, — заверила она его.
Чеймберс все еще презрительно смотрел на картину и сказал, что он все равно это уберет.
— Доброе утро, — прощебетала Ева по пути к кофемашине, пока Чеймберс сидел за столом, сгорбившись над книгой. — Во сколько ты вернулся?
Он на мгновение поднял взгляд:
— Около часа назад. — И снова уставился в книгу.
— Как она?
— С ней все будет нормально.
— Почему бы тебе не попробовать еще поспать? — сказала она, но он не подал виду, что ее услышал. Налив себе кофе, она села возле него, отодвигая две другие книги, чтобы освободить место для своей чашки. — Что читаешь?
— Библию, — ответил Чеймберс, не отрывая взгляда от страницы. — О Давиде и Голиафе, если точнее. — Было слишком рано, особенно для воскресенья, и Ева выглядела совсем растерянной. — Предпоследняя статуя, — объяснил он, болезненно морщась.
— Что такое?
— Просто… я не могу понять… что она значит.
— Я не эксперт, — сказала Ева, отхлебывая кофе, — но это разве не история добра, побеждающего зло, несмотря ни на что?
— «Добро» и «зло» — вещи относительные, — зевнул Чеймберс.