счастлив, — сухо сказала она, поглядывая на часы. — …Вам уже пора в кровать, не так ли?
— Давно пора, — согласился Чеймберс, несмотря на то, что комнату согревали утренние лучи солнца. — Я заеду на кладбище Маргравин и проверю дневных сменщиков, внесу необходимые изменения, а затем поеду домой подремать несколько часов. Маршалл, вы не против закончить вчерашние отчеты?
— С радостью, — горько сказала она.
— Элоиза, вам, наверное, стоит спаковать сумку на случай неотложной ситуации, когда вернетесь домой. Винтер, отвезите ее. Объясните ее сопровождающему порядок действий, если мы позвоним и скажем, что ей нужно приехать в участок.
— Будет сделано, — радостно отозвался он.
Чеймберс устало вздохнул: «Тогда увидимся на кладбище».
По чистой случайности Чеймберс поехал в Хаммерсмит и кладбищу Маргравин через Южный Кенсингтон и музейный квартал, где обширные имитации дворцов кучковались, пока остальной мир вокруг них менялся.
Когда ему не удалось сдвинуться с места более пяти минут, заглушив двигатель, он посмотрел на Музей Виктории и Альберта, почти без интереса вспоминая презентацию Элоизы и ее восторг от того, что полноразмерная копия бронзового «Давида» располагается где-то в лабиринте его залов.
Вернувшись к застопорившемуся движению и малообещающему вою сирен впереди, он тихо выругался, завел машину и относительно законно повернул направо к парковке на Принц-Консорт-роуд в поисках кофе и туалета.
Глядя на ониксово-черную фигуру шедевра Донателло, Чеймберс ощутил ту же смесь восхищения с осознанием собственной малозначимости, которую испытал в мастерской Тобиаса Слипа семь лет назад. Выполненная в окрашенном гипсе, скульптура на первый взгляд выглядела точно так же, как ее описывала Элоиза, но чем дольше он на нее смотрел, тем больше тонких деталей ему открывалось: сломанный меч, несомненно застревавший в костях и связках на пути сквозь шею своего хозяина, или количество усилий, потраченных на то, чтобы вырезать каждый лавровый листик на шляпе молодого победителя.
Скульптура бесспорно была прекрасной, жестокой, деликатной и ужасающей одновременно: то, как длинная борода Голиафа сворачивалась у ног его убийцы, указывая, что парень стоял там какое-то время, возможно, даже шевелил пальцами ног, перебирая волосы поверженного соперника и раскрывая более темную сторону победы Господа, которая не упоминалась в историях… показывая отличительные признаки будущего психопата.
Маршалл оградила свое крохотное пламя от ветра, стоя в свете мерцающих свечей в руках родственников и друзей Тамсин Фуллер. Ночное бдение, устроенное на берегу реки, где нашли ее тело, было закрытым событием, о котором она узнала только благодаря раследованию. Вооружившись временем и местом, она хотела почтить их почившую «Венеру Милосскую» — меньшее, что она могла сделать для женщины, которую подвела.