Пока Коутс подбирал почту и скомканную записку, Маршалл окинула взглядом шаткие кучи из документов, накапливаемых годами счетов и писем, покрывающие каждый дюйм коридора, и остановила свое внимание на одном конкретном письме. Но как только она шагнула в его сторону, с лестницы донесся топот шагов, несущихся в ее сторону.
Черный лабрадор почти сбил ее с ног, восторженно подпрыгивая.
— Привет, — засмеялась она, почесывая его за ухом. — Он красавец, — обратилась она к Коутсу, не проявившего никакой привязанности, когда щенок прильнул к его ногам. — Как его зовут?
— Я еще не успел дать ему имя, — ответил он, ведя ее на кухню с несущимся за ними лабрадором.
— Мне разуться? — спросила Маршалл, замешкавшись в коридоре.
— Не нужно.
В доме было неприятно жарко и cтоял какой-то непонятный тяжелый запах, побитые временем обои цеплялись к сложным потолкам из «Артекс», устаревшие орнаменты занимали каждый свободный сантиметр — необычный выбор для тридцатиоднолетнего профессионала. Она вошла в кухню из 1960-х, где Коутс накладывал в миску собачью еду.
— Вы живете здесь один? — учтиво спросила Маршалл.
— Да, — ответил он, моя руки и наполняя чайник. — Моей матери пришлось переехать в дом престарелых, — продолжил он. — Я оставил все как прежде, на случай, если она еще вернется, но теперь это кажется маловероятным. — Он зажег конфорку и поставил чайник. — Можно? — спросил он, глядя на скетчбук в ее руках.
— Ой, — неловко сказала Маршалл, коря себя, что не предвидела такого развития событий, потому что три рисунка внутри могли мгновенно уничтожить все ее прикрытие. — Они не очень хорошие, — стеснительно добавила она.
— И все же. Я бы очень хотел посмотреть.
— Извините, но нет, — рассмеялась она, откладывая его на столешницу позади себя. Вода начала закипать. Коутс снял очки и потер глаза, а лабрадор заскулил и забился под кухонный стол, тоже ощутив смену атмосферы, Маршалл захотела извиниться и уйти, но вместо этого она изобразила скромную улыбку: — Ладно, ладно. Но будьте помягче, — сказала она, снова беря скетчбук и передавая его своему собеседнику.
Надев очки обратно, Коутс подошел с блокнотом к столу и сел под звук шипения пара из чайника, который попадал в ноты лишь изредка, будто только учился свистеть. Маршалл напряженно наблюдала с другого конца комнаты, как он открывает первую страницу с «Мыслителем» Родена, выполненным карандашом в негативном пространстве.
— Неплохо, — сказал он, а тем временем чайник начал завывать.
— Хорошо, — нервно улыбнулась Маршалл. — Этого достаточно. Можно мне его забрать?