Шуры-муры на Калининском (Рождественская) - страница 133

Они поднялись на взгорок, где горел фонарь, и, пройдя еще десяток шагов, повернули направо, в длинный и неприветливый темный переулок, который вел к железной дороге. Пусто, скользко, ни души.

— Почему хотя бы один фонарь на середине переулка не поставить? Сколько надо это обсуждать? Шею же тут сломаешь, пока дойдешь!

Вопрос был риторическим, уж сколько об этом говорили в Доме творчества несколько лет подряд. Видимо, освещение поселка было в компетенции поселкового совета или даже выше.

Они дошли почти до середины, глаза уже привыкли к темноте. Звезды светили как-то уж слишком ярко, словно их дополнительно подсвечивали. Горели нагло, требовательно, свысока. Да и луна скромностью не отличалась: почти полная, чуть обгрызенная с краю, она сверкала и была уж слишком близка к земле, по-хозяйски зависнув над самыми соснами.

Сначала Алена увидела носок — вязаный, шерстяной, в черно-белую полоску, Пава полоску очень любила. Потом большое черное пятно на фоне серого снега в канаве рядом с дорогой. Роберт сначала ничего не заметил, он целеустремленно шел на станцию, он же обещал удостовериться, что Павлина Алексеевна уехала.

Она не уехала.

Она была в канаве. Без движения.

Алена резко наклонилась, словно уворачиваясь от возможного удара, раскинула руки, странно, по-старушечьи засеменила и безоглядно сделала шаг вниз, в черноту, рухнув на колени рядом с телом.

Пава лежала на спине, без шубы, без сапог и без одного носка. Сумок поблизости тоже не было. Черный парик, отброшенный и уже припорошенный снегом, чуть поблескивал в лунном свете. Жидкий пучок ее седых волос, на котором держался парик, потемнел от вытекшей из дыры в голове крови. Кровь уже успела застыть на морозе страшным черным льдом. Увидев этот жуткий ореол, Алла не сдержалась и закричала.

— Иди сюда, родная, нам тут нельзя, затопчем, — Роберт сразу шагнул за женой вниз, на это страшное дно, но, казалось, прошла вечность, прежде чем он произнес эти слова. Он бережно поднял ее и вытолкнул, словно спасая, на дорогу.

Они постояли еще, сколько — неизвестно, в обнимку, крупно дрожа и не понимая, реально ли все это и как быть дальше. Начал падать снег. Крупный, будто искусственный, красивыми кружащимися хлопьями, все сильнее и сильнее, пытаясь скрыть, занести, забелить это страшное черное пятно в канаве. Поезда прогрохатывали почти рядом, но звук словно выключили, его проглатывала темнота. Зато луна, словно желая рассмотреть жуткое место поподробней, спустилась еще ниже, зажелтела и немного разбухла от любопытства. Была глухая ночь, казалось, что все люди вокруг исчезли, не было ни намека на то, что этот темный переулок вообще известен человеку.