Шуры-муры на Калининском (Рождественская) - страница 134

Поселок спал. Спала и Пава. Глаза ее, светлые-светлые, почти белесые, с удивлением смотрели замерзшими льдышками на небо. Видимо, заморозились. Выражение ее мертвого лица было недоуменным и растерянным, совершенно не ожидавшим такой развязки. Казалось, она хотела спросить, что случилось, зачем это все и почему именно с ней так. Черные брови ее, нарисованные полумесяцем, остались высоко поднятыми, это было очень хорошо заметно в темноте на белом лице. Рот приоткрыт, но красная помада почти не пострадала и не смазалась, украшая Павочку и после смерти. Седые волосы окрасились кровью, и кровавый лед вокруг головы выглядел как гигантский нимб. Уши разорваны, бриллиантовые сережки вырваны с мясом. Не было ни старой каракулевой шубы, ни высоких югославских сапог на меху, ни сумок с оливье, фаршированной рыбой и прочими яствами. Все подчистую. В первый день нового года…

Душа Павочкина уже унеслась в небесный накопитель, а заиндевевшее тело так и осталось лежать в канаве до приезда милиции, следователя и разыскной собаки, которая сначала уверенно повела на ту сторону железной дороги, а после заблудилась, завихляла и потеряла след.

Убийцу так и не нашли. На продаже вещей никто не попадался, хотя по всем скупщикам, ломбардам и комиссионкам были разосланы их подробные описания.

Похоронили Павлину Алексеевну на Ваганьковском, рядом с сыном, с Петюней. Ушла она первая из всех подруг. Следом поторопилась хохотушка Надька Новенькая — отдала зачем-то государству свою огромную комнату окнами на памятник Пушкину, получила взамен комнатенку в Доме ветеранов труда на шоссе Энтузиастов, моментально сошла с ума и вскоре присоединилась к Паве.

Иветта Арнольди, Ветка, разговаривающая цитатами из Фрейда и безумно похожая на породистого добермана, просуществовала очень долго, заглянула в следующий век, и ее мудрая бесполезная жизнь заслуживает отдельного рассказа.

Тяпка же сначала ослепла. Из квартиры не выходила, боялась, что тоже убьют. Ходила по стеночке, научилась себя обслуживать. Раз в неделю Алена или Лидка привозили ей продукты и необходимые вещи. Жила так довольно долго, лет пятнадцать. Считала, что ее протяженная жизнь — это проклятье. Однажды не открыла дверь.

У Ольки была семья, прожила она достаточно и ушла достойно.

Ну а моя любимая Лидка, с трудом залечив раненое сердце, продолжала жить, и жизнь ее только начиналась.

Только переехали на Калининский. 24-й этаж, красота, лето, вид, но мне не нравится, что меня фотографируют, и это прекрасно видно по лицу!

Папа в кабинете на Калининском проспекте, 70-е годы