Так вот, войдя в подъезд, Павочка увидела, как из-за гигантской монстеры во весь свой двухметровый рост вырастает сама Надежда Сократовна Простатус. Не заметить этого было нельзя, все равно что не увидеть надвигающееся цунами или столб вулканического пепла из кратера действующего вулкана. Сделав два шага к Давиду, Надюха начала медленно, но верно сгибаться в глубоком поклоне, не опуская при этом лица вниз и почти физически цепляясь взглядом за своего героя и перегораживая подход к лифтам. Катя, которая находилась к Надюхе ближе всех, от неожиданности инстинктивно спряталась за отца, а Пава резко ткнула Лиду локтем в бок, чтобы та быстро оценила ситуацию. Но как Надюху, эту одновременно и гору, и Магомета, можно было не заметить? Пава, хоть и увидела препятствие первой, была все-таки ошарашена и, как и все, застигнута врасплох. Однако раскрыть от удивления как всегда ярко напомаженный рот Павочку заставило другое: она и не предполагала, что человеческая шея, тем более настолько могучая и мясистая, как у Надюхи, способна на такой крутой, буквально фламинговый изгиб.
Глазами великанша вперилась в бедного Давида, как удав, который, еще не съев кролика, уже начал его переваривать. Нелли тоже на всякий случай отпрянула, уж очень этот поклон оказался внезапным. «Не о таком театре я мечтала», — усмехнулась она из-за спины Давида. Но Надюха, согнувшись пополам, словно застыла. Видимо, у нее в голове сработал какой-то механизм, который таким ступором сохранял эмоции внутри, не давая им тратиться и выплескиваться наружу, консервируя их для последующего обдумывания и любования. Она так и продолжила стоять этой огромной могучей буквой «Г», даже когда вся компания прошла к лифтам. А она все еще вожделенно глядела на то место, где мгновение назад сияло лицо солнцеликого. Сердобольный и хорошо воспитанный Давид понял, что ситуация с великаншей форс-мажорная, вернулся к ней и, взяв за руку, помог разогнуться. Надюха снова замерла и немного пошатнулась от счастья, поскольку человеком была нежным и впечатлительным — он! до нее! дотронулся! Сам! И машинально, ну и с некоторым вызовом тоже, поправила лифчик, поддернув лямку вверх и всколыхнув увесистую грудь. Для закрепления, так сказать, успеха.
И все, и вроде как ничего не произошло.
Но на следующее утро Надежда, волнуясь, прерывисто дыша и чуть побрызгивая чесночной слюной, шептала Лидке у лифта: «Лидия Яковлевна, вы понимаете, когда я Его вижу, я чувствую, как внутри меня шевелится яйцеклетка. Честно. Я это хорошо чувствую. Ни с кем другим такого больше не было, даже с Мамедом. Только вам это говорю. А когда он вчера меня коснулся, — она продемонстрировала свое крепкое мужское и оволошенное слегка больше, чем положено, запястье, словно там должны были остаться следы, — я чуть не потеряла сознание, поплыла, как есть поплыла, распалась на молекулы… И знаете, что явственно вчера себе уяснила? Когда душа борется с телом — тело всегда побеждает…»