– Тут тебе и место! – разрывая голову на куски молоточками мигрени, послышался грозный голос. Умом Гаррисон понимал: Ивар где-то рядом, но казалось, будто он превратился в одного из Темных богов и вещает одновременно отовсюду. – Считай последним предупреждением. Попробуешь шантажировать Августу, хоть раз откроешь свой поганый рот, хотя бы намекнешь, что она выдает себя за другую, и твои кишки разлетятся по окрестностям.
Гаррисон вызывал у Ивара брезгливую жалость. Шакал, притворяющийся волком! Такие годятся лишь для того, чтобы воевать с женщинами и заведомо более слабыми противниками. Неудивительно, что Гаррисон не преуспел в жизни. Ему бы пришлось работать, добиваться, преодолевать – словом, делать все то, чего он не желал.
Кончик сапога Ивара уткнулся в горло Гаррисона.
– Ну!
Он подавил в себе желание пнуть его, словно мешок с гнилой картошкой.
– Я… Считайте, я ничего не знаю, сир! – с трудом ворочая языком, пробормотал Гаррисон.
– То-то же! И меня ты тоже не видел.
Ивар ударил-таки его в живот, насладившись глухим стоном поверженного противника, и с чистой совестью отправился обратно в «Голубиное перышко». На душе полегчало. Копившаяся весь день ярость наконец-то нашла выход. Гаррисон еще легко отделался, взбешенный покушением Ивар мог безнаказанно его убить.
Вопреки указаниям, Сати ждала его на прежнем месте. На хорошеньком личике мелькнуло облегчение. Сложно сказать, чего она боялась больше: того, что Ивар не вернется, лишив ее вожделенного заработка, или того, что он вернется таким же страшным, пугающим.
– Сюда!
Сати увлекла его за портьеру, скрывавшую небольшую лестницу на второй этаж.
Комнатка оказалась маленькой, зато с окном, выходившим во двор. Но, главное, в ней нашлась кровать с чистыми простынями.
Ивар разделся и лег. Быстро скинув одежду, Сати склонилась над ним, постепенно снимая с него напряжение. Губы и руки ее были нежными, неторопливыми. Ивар прикрыл глаза и всецело отдался им. Затем, пресытившись ласками, он повалил Сати на простыни. Губы раз за разом накрывали мягкую, такую податливую пышную грудь. Казалось, здесь запах жасминового мыла достигал предельной концентрации. Ивар с упоением слизывал его с твердых сосков. Сати гостеприимно развела бедра, и он вошел, погрузился в нее, окончательно выкинув из головы Конрада, Безликого, обман Августы. Ивару нравилось, что проститутка наигранно не стонала, как делало большинство представительниц ее профессии. Она отдавалась ему словно по любви, дышала так, будто действительно получала удовольствие. Ивар пробыл с ней до утра, оставив спящую, утомленную уже в предрассветных сумерках. Щедрое вознаграждение он положил под подушку. Сати того стоила.