И о взаимоотношениях национальностей стали писать более трезво, не боясь нелицеприятной правды. Конечно, старые установки живучи, и по накатанной дорожке намного легче добиться почестей и известности и меньше шансов расшибить себе лоб, но историческая наука КНР потихоньку выходит из полосы затянувшегося кризиса. Именно на такие мысли натолкнуло меня общение с сотрудниками Института истории, и поэтому я обращаюсь к ним именно на этих страницах.
Вторая интересная встреча произошла после обеда на берегу озера Цуйху, где я решил провести свободные полчаса и развеяться после напряженной первой половины дня. Было тепло и тихо; яркое ласковое солнце вынырнуло из-за туч, и на поверхности воды заиграли веселые блики. Примостившись на бетонном парапете, я развернул вчерашнюю «Жэнь-минь жибао». Читать не хотелось, и я лениво перелистывал страницы, пробегая глазами заголовки. Редкие прохожие не привлекали моего внимания, и я его проглядел. Он стоял рядом, небрежно поигрывая короткой стальной цепочкой. Седой, жилистый, в заплатанной зеленой робе и белых кедах. Похоже, из тех рабочих, что заняты на строительстве нового корпуса гостиницы «Цуйху». Минут пятнадцать назад я наблюдал их обед. Сгрудившись у большого котла, они по очереди подставляли железные чашки, в которые плюхался черпак горячей лапши, и, пристроившись тут же на корточках, быстро расправлялись с этим нехитрым блюдом…
Человек подошел поближе, заглянул в раскрытую газету, удовлетворенно хмыкнул и спросил: «Вы знаете китайский?»
На разговор не тянуло, я уже слегка устал сегодня от разговоров, и хотелось побыть одному, но этикет требовал соблюдения элементарных норм приличия, и я коротко буркнул: «Да». Терпеть не могу пристающих на улицах с «хэллоу» молодых американоманов, но этот человек совсем не походил на эту оджинсованную и развязную публику, его глаза искрились веселой улыбкой и любопытством, и я не мог ему не ответить. Так завязалась эта странная, необычная беседа, необычная потому, что это был первый из встреченных мной китайцев, попытавшийся излить душу. Я коротко и односложно отвечал на его немногочисленные вопросы, но в основном слушал, слушал монолог уже немолодого, усталого пятидесятивосьмилетнего рабочего.
Он не спрашивал ни кто я, ни откуда. Принял за американца, англичанина? Какая разница. Видимо, у человека просто наболело, захотелось излить душу, а кому выговоришься, когда каждое неверно сказанное слово и сегодня может обернуться тяжелыми последствиями, способными исковеркать всю оставшуюся жизнь. Но вот подвернулся иностранец, понимающий по-китайски, и от него вряд ли можно ожидать какой-либо неприятности.