— Уходя ночными, холодными, плохо освещенными улицами на другой конец города я обдумывал все происшедшее и диковинные, никогда ранее не посещавшие голову мысли тупой болью ломили висок. Что происходило на моей далекой Родине? Почему убивали людей, приведших страну к победе революции? Старых, надежных, испытанных партийцев мечтавших во время своих тайных вечерь о счастье для всех, о земле для всех, о работе для всех, о… всем самом прекрасном.
— Интеллигентные милые люди среди которых я рос, с которыми общался, чьими пылкими речами и бесспорными аргументами восхищался. Почему они оказались сначала неправыми, а потом лишними? И кто те толпы, те ужасные люди, что заполонили улицы? Народ? Значит эти, приехавшие вслед за нами неграмотные, неопрятные аминовские мясники, тоже народ? Следовательно, революция, такая чистая, наивная, радостная и прекрасная совершена для них? Стоили ли они революции? Если нет, то зачем все содеянное?
— Мы, приехавшие первыми после революции, были другими, шурави. И те кто попадал в вашу страну на учебу до нас, во времена короля Захир-Шаха, да и Мохаммед-Дауд Хана, тоже разительно отличались от прибывших за нами. ХАДовцы жадно скупали в универмагах электроплитки и телевизоры, приемники и утюги. В наших семьях этого добра всегда хватало, причем качественного, произведенного не в СССР, в совсем других странах Запада и Востока. Мы приезжали в твою страну и выбирали единственно истинное, знания, язык, культуру, не совсем понимая, впрочем, зачем собстенно все это нужно в наших горах.
— Тот, что остался лежать под прилавком, скупал все подряд, надеясь по приезде заработать на перепродаже. Может это ему и удалось, если бы не пил, не болтал лишнего, не хвастался подвигами, не рассказывал с подробностями о расстреле партийных оппортунистов, сторонников свергнутого Нура. Дурак, он выбрал меня в невольные собеседники.
— Водка, брат, очень хороша. — Пьяно улыбаясь, делился палач со мной заплетающимся языком, обдавая перегаром. — Если Аллаха нет, то нет и запретов. Выпьешь, и становиться так просто и легко. Нас учат…. Что они могут нам показать? Как махать палочкой на перекрестке? Но…, они старшие товарищи, им виднее. А вот стрелять… Да я людей пострелял больше чем мой учитель мишеней. И соберу автомат, и почищу. Но пусть учит. Нет, велено, пусть учат, брат. Лучше учиться здесь, чем дома воевать с теми… душманами… Ты брат сам не оп-по-по-ортунист, случаем? Нет? Хор-р-рошо. Ты давно здесь? Давно. Не участвовал значит в самом интересном. Выходит, не видел, как шлепнули Тараки и всех его сопливых слюнтяев оп-по-рот-тунистов, ин-теле-гетни-чков. Вот этой рукой. Безжалостно. Всех. С бабами ихними стриженными. Гордые такие. Непреступные. Так наш старшой не сплоховал, самых гордых приказал мне отвести за дувал, к выгребной яме за казармой, поближе к дерьму, да там и шлепнуть. Взял я двух, парочку…. Э… Он в очках, седой. Она, жена его, красивая еще, но стриженная, тварь… Э… Ох, мутит меня, что-то…