– Почему вы смеетесь? – удивилась Абра.
Мы даже не сумели выказать старику свое презрение, потому что прежнее сияние еще окутывало его тающей дымкой. Он вызывал трепет, в нем пока оставалось величие, пусть и скрытое под проклятием, что он нес веками. Тысячелетиями.
Ангел едва заметно покачал головой, и смех сменился кривой улыбкой.
– Вы даже не знаете, правда? – спросил он. – Не представляете, что натворили.
И тут я понял: тьма внутри меня исчезла. После всех испытаний я ее поборол. Я поверил мистеру Теннину. Я не желал Древу гибели, и, возможно, если бы решение зависело от меня, не сумел бы его уничтожить, но теперь все кончено.
Я был свободен.
– Чего мы не знаем? – настороженно осведомилась Абра.
– Его мать… – прошептал он и посмотрел на меня, – теперь ты никогда не сможешь ее вернуть. – Затем перевел взгляд на Абру: – А ты… Для тебя все только начинается.
И исчез.
Абра в подавленном настроении вернула меч на место. Он опять стал обычного цвета и размера.
Слова мистера Джинна больше не внушали мне ужаса. Я смирился с мыслью – и она даже приносила облегчение, – что мама покоится в мире. Я огляделся: кругом полыхал огонь. И тогда я понял – ее некуда возвращать. Там, где пляж, скалы и зеленые поля вечности, ей будет лучше. Меня уже не переполняли гнев и горечь, лишь надежда, что когда-нибудь мы встретимся вновь. Возможно, однажды я смогу оставить это все позади.
Жар огня становился все ближе.
– Нам пора, – сказал я.
Сквозь дым и чад, что окутывали деревья словно туман, мы поспешили к Дороге-в-Никуда и вскоре вышли на мощенный камнями проулок за домом мистера Джинна.
И я, и Абра совсем обессилели и кашляли, легкие жгло. Абра обхватила меня рукой, и мы отправились в путь.
На Кинкейд-роуд я заметил машину отца, она мчалась, вздымая позади облака пыли. Отец с отчаянием на лице вцепился в рулевое колесо и был подобен надвигающейся буре.
– Посмотри, – сказал я Абре, показав на запад, где за стеной огня и рекой качались зеленые кукурузные стебли.
Четкий прямой строй стервятников вылетел из долины и скрылся за горами.
Отец отвез нас в больницу, но о той поездке я почти ничего не помню. Машина подпрыгивала на неровной дороге, громыхал гравий. Из открытых окон пахло дымом и влажным воздухом июльского утра. Гул шин по дорожному полотну, затем разгон, торможение и пробуждение. Измученные, мы с Аброй с облегчением прислонились друг к другу.
Время, что я провел в больнице, тоже помнилось смутно.
– Отравление дымом, – сказали врачи, – ожоги третьей степени.
Похоже, листья не до конца меня исцелили.