жалуется, что мы Забелина в доктора выбрали и доклад составили, а он, как стал председателем, и знать Иконникова не хочет. Вы, говорит, сделали неловкость. Надо поправить. Я говорю, что опасался предлагать, а ну как провалят, как Брикнера
[558]. Такое угнетение я почувствовал, что мочи нет. Вот попал, как кур во щи.
Согласились 23 мая идти к министрам подать записки. Зашел того же 20 к Победоносцеву. Не застал. Отдал «Преображенское»[559] и записался «Забелин» только. После, раскаялся, что это сделал, боялся, что книжку не подадут.
Дома нахожу письмо Сапожникова[560] от 18 мая, весьма важный документ о безобразии Барсова.
23 мая. В 7 часов утра пешком до конки всю дорогу дождь, а я во фраке. Вхожу. Барсов докладывает записку. Написал на имя и надо подписать. Говорю, это невозможно помимо попечителя. Говорю, не надо записки. Я обдумал, ударим челом, засвидетельствуем от Общества почитание, доложим о состоянии дел и попросим позволения просить о субсидии. Поехали. Полчаса ждали. У министра был Тихонравов. Вышло все, как я обдумал. Сказал — министр согласился, разрешил просить и на прощанье сказал: это и следует, т. е. дать субсидию. Барсов перебивал разговор и меня беспорядочно, забегал вперед. Теперь никогда с ним не буду представляться.
Но забыл было, что прежде, как мы собирались Барсов показывал мне карточку министра — загнутую — сам был. Я, говорит, вчера получил, в воскресенье и тотчас побежал к нему и расписался. Ну, говорю, вот скверно-то. Он нас ждал, ждал, да и сам первый приехал. Вот скверности. Стало быть и у меня такая же карточка. Ну, да ничего, Обществу это не бесчестье, а честь. Он и должен первый уважить избравшее его Общество. А вот теперь ему поблагодарим за это. Но, к счастью, я не благодарил. Из разговора с министром мне выяснилось, что первый-то был у министра Барсов, а он ему тотчас отплатил визит. Я все это понял и был уверен, что своей карточки у меня не подавал министр. Так и оказалось. Барсов, когда вышли, не доволен разговором министра, что не выказал никакой теплоты к науке и пр. Действительно, не понимает, как совсем посторонний, да и все они таковы.
К Победоносцеву, благо во фраке. Подождал, у него архиереи. Не узнал. Говорю: Забелин. Какой Забелин? Иван Егорович. Ах, Иван Егорович, пожалуйте, вам есть время, позвольте. Отвел меня в свой кабинет. Посидите. Подождал полчаса. Отправил гостей и ко мне. Поцеловались. Говорю, пришел поклониться и спросить, не сердитесь ли вы на мою записку об Успенском. Нет, ведь это все произошло по недоразумению. Показалось, что он-то и предложил поставить иконы на вертлюги, а кто-то хотел сберечь, но если б, говорит, вы мне прежде написали об этом. Теперь, говорит, так уж и быть. Иконы же вертлюги отменены. Затем общий разговор. Жалуется, что все духовные просят наград. Мы их развратили, но теперь и отделываемся. Говорил государю, что после коронации тотчас следовало уехать, оставив приятный букет. А теперь, кто получил четыре награды, доволен, а услыхал, что другой получил пять наград, вот и не доволен, просит пятую. И Барсов просит чин д. с. с.