После того государь прошел из выставки и направился выше в нашу библиотеку. Из первых опросов — какие у вас редкости есть, редкие издания. Я говорю, что особенно редких нет. Государь говорит, я знаю у Черткова много было редкого[737]. Молчу. Станкевич принес Евангелие рукописное с заставками. — Рисунок (заставок) персидский, заметил государь. Спрашивал сколько зал. Я говорю, это одна, а около нее боковые небольшие, из которых мы отдали одну под коллекцию Достоевского[738]. Прежде, чем туда пройти, государь отметил, что между столами нет ковриков гуттаперчевых, чтобы ходить не шумя, не производя шуму для других. Кн. Щербатов сказал, что таковые есть, а государь молвил, де у вас никто верно не читает. — Нет, довольно бывает, сказал Щербатов. Затем пошли в комнату Достоевского. Здесь государь и в. князь много говорили о сочинениях Достоевского. Государь прочел на переплете «Бесы». «А, „Бесы“ это». Еще «Карамазовы», и вообще поминал сочинения в неопределенных выражениях, хвалил ли или нет, но видно, знаком с Достоевским отлично.
Обратил большое внимание на портрет большой фотографический. Говорит, похоже на болезнь, нет такого здесь, какой изображает здорового. Осматривал разные вещицы покойного.
Пошли вниз. В Христианском зале мозаики Фролова[739]. Я доложил, что это опыт удешевления производства. Государь вспомнил какого-то итальянца, дешевле ли его он делает. Я ничего не мог сказать.
В Новгородской зале обратил внимание на стенопись, отметил: церковная[740]. Как бы не довольствуясь оной — почему не живописная. Место думал, что из Ростовского собора, но вероятно видел рисунки Ярославской Николы Мокрого церкви. Есть, говорит в Ростове такие. Я доложил, что сии из Новгорода точные копии.
Во Владимирском зале я доложил о кресте XII в. Сергей промолвил: Андрея Боголюбского. В Суздальском[741] о воспроизведении юрьевских резных украшениях. Затем коллекцию икон Постникова. Государь подробно осматривал, кивал, не раз отмечал: отличная, хорошая коллекция. Замечательная. Останавливал внимание на иконах.
Когда вышли в мою залу, где я заседаю, я доложил Сергею, что осмелюсь просить государя подписать в книге. — Непременно, непременно. Я тотчас предложил книгу и перо. Государь, насилу скидывая перчатку, выразил сожаление, что нет гусиного пера, однако, подписав и железным золоченым, отметил, что вот ничего не выходит насчет росчерка. Он не мог расчеркнуться, как желал. «Вот и ничего не выходит.» Здесь в полной мере проявилось его величайшее добродушие, его неистощимая доброта и простота. Виноват князь Щербатов, что не приготовили гусиного пера. Он знал. Я не знал. Государь был, как говорят, в ударе доброты и снисходительности. На прощание государыня подала мне руку, я поцеловал. Потом государь довольно минуту по крайней мере, стоял против меня затылком к выходу, так что я, смотря на него, все-таки не видел его лица от освещения. Надевая перчатки, подал мне руку с двумя надетыми в перчатку пальцами. Остальные были еще не надеты.