В северо-западной части в 2 саженях от северной стены и в 4 саженях от центра обнаружилась трещина, а за ней, к западу рушена земля (от лисьей норы?).
10. Четверг. Северный ветер. К вечеру — западный. Письмо к Грачову. Наш брат там хорош, где нас нет. Вот что хочу сказать тебе на твои порывы ездить, разъезжать, путешествовать. Я сам не совсем еще пережил это порыванье. Но убеждаюсь, что это чепуха, такая же чепуха, как все на свете. Все неверно, а главное все неверно в тебе, а не где-либо в природе или в людях. А отчего неверно? Оттого, что две силы борются в нас. Сила увековечить все, остаться в лете, бессмертным, отсюда все бредни о бессмертии, и еще сила ж_и_т_ь, т. е. ежеминутно менять свой образ, свою натуру, обновлять новыми впечатлениями, не говоря уже о новой одежде, пище, жилище. Словом сказать, нами управляют две силы — смерть и жизнь. Одна в душах, бессмертие, другая — изменчивость всего. Я живу, следовательно, не могу оставаться одним и тем же. Что прожито и пережито, то как говно извергается, как ненужное выбрасывается.
На могиле ничего.
11 июня. Пятница. В деревне праздник. Был утром на могиле. Крестьяне рассказали, что она зовется Козел, что большая зовется Агузка, что около сей могилы было много камню, так валялось, что и копали много камню, особенно с южной стороны, где был как бы пояс, ровно вымощено. Брали много камню. Знаменитая могила зовется Агуза. А около малых могил лежал камень вокруг.
На могиле ничего.
Около Агуза также лежало много камня. А на западе было устлано щебнем, как пол, рассказывал голова.
12 июня. Суббота. В 10 часов утра ураган над Сирегозами, поднялась и закрутилась пыль выше облаков и понеслась в обе стороны и на восток и к западу, а в середине оставался долго широкий столб до облаков, он прошел в сторону, к западу. Ветер — сильнейший, в хате всюду дует, сквозит.
На могиле ничего.
13 июня. Воскресенье. Какая погода! Совершенный сентябрь. Все западный ветер, серые, холодные облака, холод. Крестьяне еще не снимали к_о_ж_у_х_а. И всякий день так почти. Было раза два, солнце пекло, но как-то неестественно. Оказывалось, перед дождем, за которым следовал холод.
Язычество было поэзия, олицетворение творчества — оттого обряды, празднества и вся обстановка служения или моления Богу. Там были живы, одухотворены творчеством художников, поэтов, всеми силами эстетического и поэтического народного духа. Христианство же — отвлечение голое, сухое, философия. Оно должно быть без всяких обрядов, кроме воспоминаний (Вечери). Меж тем, язычество одело его в свой костюм — разных народов, разных времен и племен — с заплатами странный костюм. Язычники не могли веровать в отвлеченную идею и одели ее по-своему, как прежде сами веровали. Оттого обряд пуст, бессмыслен, бестолковей. Это иероглиф, символ непонятный. Служение, моление идее должно быть чисто, отвлеченно. Беседа, поучение — вот его форма. Чтение Евангелия, толкование писания. А оно драматизировано в литургии, спектакле без содержания и без поэзии.