, как тот плакался чести батыевой, т. е. унижению, какое должен был нести у него. (Надо раскрыть в фактах). Честь князей и дружины, как выразителей личного начала, походила на западную. Но это было свободное племя. Когда самовластье разрослось и претворило всех в холопов, тогда и честь явилась холопская, т. е. в смысле почести почета, внешних отличий.
7 марта. Диспут Карпова и обед у него в Московском. Были Соловьев, Чичерин, Бабст, Рачинский, Кетчер, Солдатенков, Самарин актер, Герье, Трачевский[1064], Попов, еще два кандидата. Тост был и за скорейшее появление 2 тома. Предложил Соловьев. Спорили, между прочим, о Кавелине. Я защищал. Дело в том, что Соловьев в свидетельстве видит самое событие, Кавелин старается понять его дух.
Свобода — цель и источник всего. Как она действовала в русской истории. Провести по событиям это стремление. Славяне вообще любят свободу. Русские поработали исторически для ее приобретения и стали центром славянской идеи. Свобода нескольких великорусу никогда не была по сердцу. Они искали свободы всех. Они с ненавистью смотрели и на бояр своих и на панов польских. Они с ненавистью смотрели на казаков, как представителей произвола, свободы личной.
8 Новгороде личной свободы никогда не было. Там была свобода большинства и сильных людей.
Свое.
В младенчестве, когда мне было 7–9 лет, меня очень занимало: что же? Стоячая вода в какой-либо луже или на окне, на рамах у стекол по углам плесень, всякая плесень, мох. Я просиживал часы, смотря на эту плесень. Меня приманивала жизнь, которую я там больше чувствовал, чем видел. Я всматривался и ждал движения, т. е. жизни в этом маленьком мире, и как я радовался, когда какой-либо червячок заползает, задвижет этим миром. А верх моего удовольствия и, могу сказать, наслаждения было тогда, когда я сидел над какой-либо лесною или полевою лужею, оставшейся от весенней воды над прудком. Мир тамошних живых существ меня больше интересовал, чем мир людской. Тут в летний солнечный день я просиживал все утро. Следил за движением, нравами плавающих насекомых, которые удивляли меня своими ужимками. С раннего утра до вечера я барахтался в Москве-реке у Крымского моста. Да и теперь я не прочь просидеть все утро над водою лужи или пруда. У меня есть какое-то тайное сочувствие этому миру. Я сосредотачивался в младенчестве над мыслью, что тут живут, тут жизнь. Это меня всегда влекло к уединению, и теперь мои задушевные мечты бродить в лесу, в поле, у воды, смотреть, глазеть.
В России страх есть сила. Страхом воспитано все общество и каждый человек. Страх рождает Ревизоров и дает всякой власти непомерную силу и упругость, и жизненность. Все содержится в страхе. Страх, страх и страх — вот начало и конец нашей жизни. Рад всякому нигилизму, только бы была показана какая-либо храбрость. Отсюда всякая храбрость, наглость берет верх. Мы боимся всякого сильного действия. Мы боимся черта, квартального, начальника, всех от кого зависим. Страхом спасали нас во всю историю нашего развития.