мне в прошлое воскресенье пре-наивно объявил, что в течение своего пребывания в университете он бывал не больше 30 раз, выдержав кандидатом и обязан своим образованием и развитием Свириденко
[227]. Тут же он представил результат своего развития — Фейербах принадлежит к материалистам. В свидетельстве Козлова слышан тот же голос, который раздается и в литературе, философии, истории, эстетике. Самая история — вздор, все вздор, кроме нас. Мы отрицаем. Чего ж хотите? Ничего.
5 марта. Только встал, горничная принесла давно ожиданную волю, т. е. манифест, утверждающий свободу крепостных. От души порадовался и умилился было до слез. Матушка в самом деле прослезилась. Нужно было съездить к М. Шеппинг[228] поблагодарить за предложение поместить моих детей в гимназию. Приняла радушно и с видимою радостью, что воля[229] наконец кончена. Я ей рассказал содержание манифеста, которого она еще не видела. Барон[230] увез его, вероятно для прочтения кому-нибудь из знакомых. Наконец, воротился он и объявил, что он чувствует себя теперь очень хорошо — гора с плеч свалилась. Теперь, говорит, вот беда — финансы наши плохи, по 60 тысяч тратится на один только охотничий выезд, сотни людей расчищают сугробы в лесу и т. п. В то же время сын, молодой Шеппинг прислал записку, в которой отказывался от ее нынешних блинов под тем предлогом, что они живут под Новинским, много народу, вчера был тут, а нынче де, по случаю воли того и гляди бунт будет, так страшно оставить детей, баронесса посмеялась и приписала эти мысли невестке, выгораживая сына, ибо совестно было за него пред мною.
Поехал было в Кремль, но уже ничего не застал. Все пусто. Еще при выезде из дому встречались на улицах читающие и, вообще, встретил довольно интересующихся, один даже, ехавший на извозчике, читал.
Михаила Семеновича Щепкина не застал. Он играл. Были у него Кетчер, Станкевич[231], Пикулин и другие и разъехались. Кетчер уехал к Солдатенкову. Только что пришел домой, является Бабст и говорит, что они — Чижов[232], Солдатенков и другие решили собраться у Самарина в трактире в 9 часов вечера. Потолковали о том, как плохо написан манифест, какое неумение говорить с народом и т. п.
Обедал дома. Приехали от Щепкина звать обедать. Там Бабст и все братья Щепкины. Ну, разговорились, поздравили друг друга. В обед приехал и Кетчер, сильно взвинченный событием, как всегда с ним бывает. Он объявил тоже, чтобы собраться в 9 часов и при этом заметил Бабсту, что великую глупость сделал, отринув из компании Лобкова[233], ибо, говорит, намерен предложить сбор, подписку, а тут нужно богатых.