«Только дурак поддается на провокации», — вовремя вспомнились слова отца.
— Жаль, не мне удалось порвать ему глотку. — В глазах Махшура читалось искреннее сожаление, в том числе и тем, что Орис сдержался, а губы кривила мерзкая ухмылка.
— Сочувствую, — так же мерзко ухмыльнулся Орис, не подумав отвернуться, когда старый хрыч вылезал из постели и натягивал рубаху в чернильных пятнах.
— Доигрался твой папаша, — бормотал тот, рассовывая по местам арсенал и проверяя выкидные ножи в протезе левой руки. — Ставлю золотой против динга, твой братец расстарался. Мастером хочет стать. Хе. Семейка.
Черные глаза гробовщика обежали Ориса с головы до ног, узкие губы снова растянулись в ухмылке.
Злость поднялась щекотной волной: на Махшура, который что-то знал, на брата, который мог же, мог! Только он и мог справиться с Мастером Ткачом, демон Хиссов! На отца — доигрался же. Но с кем он играл? Кто бы знал…
— Не братец. — Орис пожал плечами и толкнул дверь. — Братец был со мной. Праздновали, как все честные подданные. Шис подери! Ты идешь или нет?
Он обернулся с порога и смерил Махшура коронным отцовским взглядом: так змея смотрит на лягушку, прежде чем проглотить. Гробовщик разглядывал его внимательно, словно пытался залезть в мозги. Слава Хиссу, ментального дара у убийцы не водилось и водиться не могло.
— Некуда уже спешить-то, — ровно ответил Махшур.
До самого кабинета молчали. В кабинете тоже. Махшур обнюхал все углы, вытащил откуда-то недопитую бутыль вина, осколок бокала, покачал головой, обернулся на Ориса, который стоял на пороге.
— Стриж. Некому больше.
Уверенность в тоне Махшура резанула по сердцу. Брат — нет, не мог он! Незачем Стрижу убивать Мастера. Не он!
— Риллах разберется, — бросил Орис и, развернувшись, вышел прочь.
Город просыпался. Раскрывались окна, над трубами поднимались дымки. Из пекарен доносился аромат свежего хлеба. По булыжникам бодро цокали ослики, катящие тележки молочниц, сами молочницы подмигивали и улыбались красивому парню, куда-то спешащему с утра пораньше.
Орис не видел ни улыбок, ни завлекательно покачивающихся плеч. Всю дорогу к дому маэстро Клайво он, как заклинание, твердил: не Стриж. Светлая, сделай так, чтобы это был не Стриж! Пусть его не будет дома, не будет в Суарде. Пусть он вернется завтра! Потерять в один день отца и брата — это слишком.
По запаху медовых оладий и счастливому лицу Сатифы, экономки маэстро, он сразу понял: не вышло. Не услышала Светлая молитв слуги Темного. Стриж дома.
— Где он? — вместо приветствия спросил он старуху.
— Светлого утра, бие Орис, — не замечая его грубости, радостно отозвалась она. — А я как раз оладий испекла.