— Все ли ваши граждане выполняют такие распоряжения? — недавно спросила я одного партийного руководителя в Донгхое.
— Да! За небольшим, конечно, исключением. К ним относятся — как бы это сказать? — некоторые субъекты, нарушители дисциплины, которые норовят не выполнять приказов!.. — строго ответил товарищ. — Но постепенно и они начинают понимать свои ошибки!
С того дня вьетнамские товарищи прозвали меня «нарушителем дисциплины» — дружески, конечно. Известно— упрямый и непослушный «нарушитель» не соблюдает времени полуденного приема пищи, а строчит свои заметки, сопротивляется, когда его тащат в укрытие, и норовит посмотреть на американских стервятников… Вьетнамские товарищи недовольны, но по выражению их лиц я вижу, что постепенно они начинают понимать, почему я так поступаю.
Утром следующего дня появляется Нгуен Ти. Он занимается вопросами культуры в местном административном районе Виньлинь. Хорошее, открытое лицо, крепкое рукопожатие, проницательный взгляд. По его действиям и поведению сразу чувствуется, что этот человек испытал многое, что он постоянно живет в трудных условиях, рядом со смертью. С искренней и легкой улыбкой, словно о чем-то обыденном, рассказывает Нгуен Ти о стычках с южновьетнамскими и американскими вояками, о провокациях американских воздушных пиратов, об обстрелах ими рыбачьих сампанов, выезжающих на лов рыбы, о массированных бомбежках селений в дни самого большого праздника Тет.
Я вручаю Нгуен Ти несколько экземпляров «Трибуна люду» с материалами о нападении американских ВВС на Северный Вьетнам. Статьи «Люди с 17-й параллели» написаны моим товарищем Даниелем Люлин-ским в форме репортажа, но носят характер сводок с линии фронта.
Нгуен Ти соглашается помочь мне: я увижу в Виньлине и окрестностях все, что меня интересует, он разрешит мне, но с соблюдением величайшей осторожности, снова, после трех лет разлуки, взглянуть на мост Хиен-луонг и реку Бенхай. А сейчас мы осмотрим то, что осталось от трех школ, которые недавно были разрушены американскими бомбами.
…Туманные испарения раннего утра. Далеко, на краю изрытой воронками и какой-то вымершей обширной площади, видны жалкие остатки деревьев и зелени. Потрясающее, мрачное зрелище! Вдребезги разрушенный одноэтажный дом. Вокруг него осколки стекла, битый кирпич, обломки досок… Среди кучи щебня — раздавленный школьный глобус, изодранные, полуобгорелые книги, остатки искореженных приборов. Это все. что осталось от богатой школьной физической лаборатории. Она была даром славных немецких ребят, даром братской Германской Демократической Республики народу ДРВ. Ветерок скорбно шелестит листками порванных и разбросанных учебников. Невольно склоняюсь и подбираю эти свидетельства варварства оголтелых пиратов-янки. В руках у меня страницы учебников алгебры, природоведения, литературной хрестоматии… Рядом валяется измятая ударом конусообразная детская шляпка из рисовой соломы… С малых лет атеистка, я хочу сейчас во все горло закричать не своим голосом: «Боже, за что?! Чем и как провинились эти маленькие граждане мирного народа?!»…