Он улыбается и отрицательно качает головой, потом склоняется над картой. Я знаю: эта поездка является для него экскурсом в прошлое. Двадцать лет назад он работал учителем в Лаокае и с тех пор не бывал в этих местах.
Поезд движется медленно, можно детально рассмотреть окружающую местность. По обе стороны пути расстилается бескрайняя равнина. На рассвете все вокруг кажется однообразно серым — серые, как пепел, рисовые поля и гребни запруд, серые плантации маниоков, серой кажется даже река, которая течет рядом с железнодорожной насыпью. Она будет сопровождать нас весь день, а если мы и удалимся от нее, то ненадолго… Совсем мало зелени, да и та какая-то чахлая. То тут, то там видны одиночные фигурки людей, работающих на рисовых полях или перекачивающих воду на верхние участки. Но вскоре и они сливаются с серым фоном. Старательно записываю названия станций, мимо которых мы проезжаем. Вот недавно была Виньйен, а сейчас будет…
— Где мы находимся? — как бы очнувшись от глубокого раздумья, спрашивает Хоан.
— Хуонгляй! — выглядывая в окно, отвечаю я. — Земля тут, видимо, плохая. Уж очень невзрачно выглядят рисовые поля…
— Да, верно! Но зато это очень любопытный уголок Дельты.
Зелень мелькающих за окном рисовых полей стала как бы живее, ярче. Время от времени низко проносятся похожие на наших аистов вьетнамские белые цапли. Когда они неподвижно стоят на земле и за ними расстилается изумрудный фон поля — это похоже на тонкий восточный рисунок… Среди кудрявых кустов чайных плантаций группками поднимаются арековые пальмы.
Рядом с типично вьетнамскими деревенскими хижинами, неожиданно появляются очень современные по виду постройки.
— Вьетчи! — поясняет Хоан.
— Кажется, большой промышленный город? — замечаю я, спускаясь на нижнюю ступеньку вагона.
— Да. На днях тут будут сданы в эксплуатацию новая электростанция и новый химический завод.
— А раньше здесь были какие-нибудь крупные предприятия?
— Только одна бумагоделательная фабрика. Но во время войны колонизаторы разрушили ее.
Немолодой железнодорожник останавливается на перроне рядом с нашим вагоном, прислушивается к моим вопросам и вступает в беседу:
— До 1945 года в городе стоял полк Иностранного легиона. Ну, а там, где размещается легион, непременно возникают публичные дома, кабаки, игорные клубы. Словом, по улицам бродили проститутки, и, разумеется, распущенная солдатня затевала пьяные драки. Мы, правда, немного передохнули после этого «рая», когда отсюда драпанули и французы, и японцы, но в 1948 году враг снова вернулся и…
Я угостила его польской сигаретой. Он наклонился к моей руке и попытался прочесть надпись на коробке. Железнодорожники, как известно, народ бывалый. Читая по буквам слово «Польша», он понимающе кивал головой. Я спросила его: