— Сколько ты хочешь за нее?
— А сколько бвана даст?
— Я дам тебе пять шиллингов.
— Ты мне дашь еще семь в добавление к тем, которые обещал раньше. Тогда я согласен.
— У тебя есть и нагрудная маска?
— Да, но она сейчас у женщин в школе. Там она нужна.
— Я дам тебе еще семь шиллингов, если ты немедленно принесешь ее сюда.
— Я принесу за пятнадцать.
— Хорошо, только поскорее.
— Мне еще не приходилось встречать человека более хитрого, — обращаюсь я к Игнатию. — И ловкого, — добавил я, подумав.
— Я говорил вам, что это самый умный человек в округе.
А тем временем «самый умный» человек уже возвращался назад с каким-то узлом в руках. Из-за откинутого края платка был виден огромный живот беременной женщины. Большие груди спускались до самого пупка Это было похоже на гипсовый слепок женского торса, но на самом деле вырезано из одного куска дерева.
Вещь эта не была ни красива, ни эстетична, зато представляла огромную ценность с этнографической точки зрения.
Ожидания и торги продолжались до самого захода солнца. Уже было совсем темно, когда мы вернулись к своей хижине. На сей раз я решил устроиться на ночлег более удобно и послал Игнатия за сеном. Он тут же передал мое приказание джумбе, тот в свою очередь — каким-то мальчишкам, и в результате сена у меня оказалось даже слишком много.
Но каково же было мое изумление, когда джумбе принес мне на фарфоровой тарелке жареную курицу, а вслед за ним вошли две женщины: одна несла чайник с чаем, другая — сваренные вкрутую яйца. Итак, в этот день у меня был настоящий пир. Особенное удовольствие мне доставил чай.
После ужина я присел на пенек у входа в хижину Я вспомнил о годах своей юности, о мечтах и стремлениях, которыми я жил в то время. Если бы я мог тогда представить себе свою теперешнюю жизнь! Если бы мог предвидеть, что станет со мной впоследствии!
Темная, беззвездная ночь. Перед каждой хижиной разведен костер и варится ужин. Над глиняными горшками поднимаются клубы пара, а рядом движутся окрашенные отсветом пламени в пурпурные тона фигуры женщин. Кругом снуют какие-то тени, слышатся приглушенные голоса. Из далекой лесной чащи долетит вдруг писк ночной птицы или лемура, заслюнит на мгновение глаза гигантская летучая мышь, совершая свой бесшумный полет, и вновь воцаряется тишина. Не слышно дикого рычания, невидно львов. И что это люди рассказывают, что здесь их много.
Утомленные болезнью глаза закрываются сами собой. Пора спать. Хижина моя еще не закончена: в ней нет дверей. Поэтому, лежа в постели, я продолжаю наблюдать за кострами. Их далекие огни мелькают в дверном проеме. Вот кто-то перебирает металлические струны, кто-то тянет заунывную мелодию, и всему этому вторит басовитый монотонный говор. Из уст в уста передаются вести о дневных похождениях вазунгу, его встречах и покупках.