Именно в это время в Африке группа прогрессивных деятелей вела интенсивную кампанию за объединение всего континента в государстве федерального типа. Знали ли они об оживлении национализма, которое грозило полным провалом их планам? Я думаю, да. Незадолго до поездки в Нигерию я встречался в Аккре с одним южноафриканским журналистом — убежденным панафриканистом. Он говорил мне, что, если дать время национализму, тот столь серьезно отравит отношения между африканскими странами и народами, что их объединение станет крайне трудным делом. Тогда я не понял всей меткости этого замечания. После беседы с Майклом мне стало ясно, как прав был южноафриканский журналист.
Наверное, если бы я сказал Майклу, что его националистические убеждения навеяны неоколониализмом, он был бы глубоко и искренне оскорблен. И все-таки дело обстояло именно так. Подкармливаемая Западом местная буржуазия была лишь пешкой в его игре. Ее микрошовинизм поддерживался и разжигался умело осуществляемыми провокациями. А главное, само распространение капиталистических отношений в Нигерии автоматически порождало национальные конфликты, углубляло национальную рознь.
Наш разговор затянулся. Мы давно уже оставили ресторан и перебрались на террасу. В гостинице во всех окнах погас свет, и в густой темноте были едва различимы кроны деревьев. С мягким шумом над террасой пролетали крупные летучие мыши.
Но нам не хотелось расходиться. И Майкл, и я были взволнованы. Мне казалось, что за горячностью моего знакомого скрывалось сомнение в своей правоте, с которым, может быть, он и спорил, беседуя со мной. Я, как умел, пытался укрепить эти сомнения. Было далеко за полночь, когда мы наконец распрощались.
Сторож, дремавший на циновке у террасы, пожаловался:
— Спать не давали. Все говорили, говорили, говорили.
И, громко зевнув, он снова растянулся на циновке, натянув на голову красное покрывало.
Засыпая, я не знал, что следующую ночь проведу в глухой деревушке на берегу Нигера. Но получилось так, что, выехав утром из Энугу на Локоджу, я заблудился.
Правда, со мной была дорожная карта, и пока тянулся асфальт, я был более или менее уверен в своем маршруте. Но милях в пятидесяти севернее Энугу асфальт кончился, и дорога начала двоиться на перекрестках, возникавших через каждый десяток миль. Движения по шоссе не было никакого, лишь изредка вдоль обочин встречались идущие гуськом женщины с вязанками хвороста на голове да одинокие крестьяне, бредущие к югу на заработки.
Проехав добрую сотню километров, я решил остановиться в первой же деревушке покрупнее. Лес, которым одно время я ехал, давно кончился и вокруг тянулась саванна с редкими низкорослыми деревьями. По берегам пересекавших кое-где шоссе речушек росли плотной стеной высокие деревья, пальмы, густой кустарник, но в общем видно было далеко. Когда за сорговым полем мелькнули серые соломенные конусы деревни, я остановил машину и по узкой, бегущей через поле тропе пошел в ее направлении…