На кургане возле ветряков собрались полковники, батальонные, ротные, начальники штаба. Кто же эти полковники, батальонные, ротные? Есть дослужившиеся до офицера солдаты царской армии, есть парикмахеры, бондари, столяры, матросы, рыбаки из городов и станиц. Все это начальники маленьких красных отрядов, которые они организовали на своей улице, в своей станице, в своем хуторе, в своем поселке. Есть и кадровые офицеры, примкнувшие к революции.
Командир полка, Воробьев, с аршинными усами, косая сажень, взобрался на заскрипевший под ним поворотный брус с колесом на конце, и его голос зычно прозвучал толпе:
- Товарищи!
Какой же он крохотный, этот голос, перед тысячами бронзовых лиц, перед тысячами устремленных глаз. Около столпился весь остальной командный состав.
- Товарищи!..
- Пошел к черту!..
- Долой!..
- К бисовой матери!..
- Ня ннадо...
- Начальник, мать вашу!..
- Али в погонах не ходил?!
- Та вин давно сризав их...
- Чего гавкаешь?..
- Бей его, разэтак их!
Неохватимое человеческое море взмыло лесом рук. Да разве можно разобрать, кто что кричал!
У ветряка стоит низкий, весь тяжело сбитый, точно из свинца, со сцепленными четырехугольными челюстями. Из-под низко срезанных бровей, как два шила, посверкивают маленькие, ничего не упускающие глазки, серые глазки. Тень от него лежит короткая - голову ей оттаптывают кругом ногами.
А с бруса с большими усами, надсаживаясь, зычно кричит:
- Да подождите, выслушайте!.. Надо же обсудить положение...
- Пошел к такой матери!
Шум, ругань потопили его одинокий голос.
Среди моря рук, среди моря голосов поднялась исхудалая, длинная, сожженная солнцем и работой, горем, костлявая бабья рука, и замученный бабий голос заметался:
- И слухать не будемо, и не вякай, стерьво ты конячее... А-а! Корова була та дви пары быкив, та хата, та самовар - де воно всэ?
И опять исступленно забушевало над толпой, - каждый кричал свое, не слушая.
- Да я б теперь с хлебом был, коли б убрал.
- Сказывали, на Ростов надо пробиваться.
- А почему гимнастерок не выдали? Ни портянок, ни сапог?
А с бруса:
- Так зачем же вы все потянулись, ежели...
Толпу взорвало:
- Через вас же. Вы же, сволочи, завели, вы сманули! Вси дома сидели, хозяйство було, а теперь як неприкаянные по степу шаландаем.
- Знамо, завели, - густо отдались солдатские голоса, темно колыхнувшись штыками.
- Куды жа мы теперь?!
- До Екатеринодара.
- Та там кадеты.
- Никуды податься...
У ветряка стоит с железными челюстями и тоненько смотрит острыми, как шило, серыми глазками.
Тогда над толпой непоправимо проносится: