- Согласны! - дружным взрывом охнула степь, и между повозками по улицам и переулкам, и между садов, и по всей станице до самого до края, до самой до реки.
- Так добре. Зараз выбирать. А потом сейчас переформировать части. Обоз отделить от строевых частей. Командиров распределить по частям.
- Согласны! - опять дружно отдалось в бескрайной узко-желтеющей степи.
В передних рядах стояла благообразная борода. Без особенных усилий густым, слегка хриповатым голосом он покрыл всех:
- Та куды мы идэмо? Чего шукаты?.. Это ж разорение: всэ бросилы - и скотину и хозяйство.
Будто камень кто кинул - расступилась, зашаталась, зашумела толпа, и пошло кругами:
- А тебе куды? назад? шоб перебилы всих?..
А благообразная борода:
- Зачем бить, як сами придэмо, оружие сдадим, - не звери ж воны. Вон моркушинские сдались, пятьдесят чоловик, и оружие выдалы, винтовки, патроны, козаки волоса не тронулы, и посейчас пашуть.
- Та це кулачье ж и сдалось.
Загудело, замелькало над головами, и над разгоряченными лицами:
- Та ты понюхай черного кобеля пид хвост.
- Нас без слов вишать начнуть.
- Кому пахать-то пийдемо?! - закричали тонкими голосами бабы. - Опять же козакам та ахвицерам.
- Чи опять в хомут?
- Пид козачий кнут?.. пид ахвицеров та генералов!..
- Уходи, бисова душа, поки цел.
- Бей его! Свои продают...
А борода:
- Та вы послухайте... що ж лаетесь, як кобели?..
- Та и слухать нэма чого. Одно слово - хферт!
Возбужденные, красные лица оборачивались друг к другу, злобно блестели глаза, над головами мотались кулаки. Кого-то били. Кого-то гнали по шее в станицу.
- Помолчите, граждане!
- Та постойте... куды вы меня!.. Що я вам дался, чи сноп, чи що?
С железными челюстями разжал их:
- Товарищи, бросьте, - треба делом заниматься. Выбрать командующего, а уж он остальных сам назначит. Кого выбираете?
Секунду неподвижное молчание: степь и станица, и бесчисленная толпа все замерло. Потом поднялся лес мозолистых, заскорузлых рук, и по степи до самых краев, и в станице вдоль бесконечных садов, и за рекой грянуло одно имя:
- Кожу-ха-а-а!..
И покатилось, и долго еще под самыми под синеющими горами стояло:
- ...а-а-а-а!..
Кожух сомкнул каменные челюсти, сделал под козырек, и видно было, как под скулами играли желваки. Подошел к мертвецам, снял грязную соломенную шляпу. И, как ветром, поднялись все шапки, обнажились все головы, сколько их тут ни было, а бабы всхлипнули: Кожух, опустив голову, постоял над мертвыми:
- Похороним наших товарищей со всеми почестями. Подымайте.
Разостлали две шинели. К батальонному, у которого на груди по гимнастерке кровавилось широкое застывшее пятно, подошел высокий красавец в матросской шапочке, - по шее спускались ленточки, - молча нагнулся, осторожно, точно боясь сделать больно, поднял. Подняли и Охрима. Понесли.