...Возь-ми сво-ю жи-и-ии-ку...
Бьет ключом в котелке голая водица.
- Що ж воно таке... - это баба Горпина. - Завелы, тай подыхать нам тут. От одной воды тильки живот пучить, хочь вона наскрозь прокипить.
- Во!.. - говорит солдат, протягивая к костру красно озаренную ногу в новом английском штиблете и в новых рейтузах.
У соседнего костра игриво заиграла гармоника. Прерывисто тянулась цепочка огней.
- И Анки нэма... Лахудра! Дэсь вона? Що з ей робиты? Хочь бы ты, диду, ее за волосья потягал. И чого ты мовчишь, як колода?
...От-дай мою лю-уль-ку, не-о-ба-чный...
продолжал свою песню солдатик, да повернулся на живот, подпер подбородок и с красно-озаренным лицом стал смотреть в костер.
Затейливо выделывала гармошка. В озаренно шевелящейся темноте смех, говор, песни и у ближних и у дальних костров.
- И все были люди, и у кажного - мать...
Он это сказал, ни к кому не обращаясь, молодым голосом, и сразу побежало молчание, погашая гармошку, говор, смех, и все почувствовали густой запах тления, наплывавший с массива - там особенно их много лежало.
Пожилой солдат поднялся, чтоб разглядеть говорившего... Плюнул в костер, зашипело. Должно быть, молчание в этой вдруг почувствовавшейся темноте долго бы стояло, да неожиданно ворвались крики, говор, брань.
- Что такое?
- Шо таке?
Все головы повернулись в одну сторону. А оттуда из темноты:
- Иди, иди, сволочь!
В освещенный круг взволнованно вошла толпа солдат, и костер неверно и странно выхватывал из темноты то часть красного лица, то поднятую руку, штык. А в середине, поражая неожиданностью, блеснули золотые погоны на плечах тоненько перехваченной черкески молоденького, почти мальчика, грузина.
Он затравленно озирался огромными прелестными, как у девушки, глазами, и на громадных ресницах, как красные слезы, дрожали капли крови. Так и казалось, он скажет: "мама..." Но он ничего не говорил, а только озирался.
- У кустах спрятался, - все никак не справляясь с охватившим волнением, заговорил солдат. - Это каким манером вышло. Пошел я до ветру у кусты, а паши еще кричат: "Пошел, сукин сын, дальше". Я это в самые кусты сел, чего такое черное? Думал - камень, хвать рукой, а это - он. Ну, мы его в приклады.
- Коли его, так его растак!.. - подбежал маленький солдат со штыком наперевес.
- Постой... погоди... - загомонили кругом, - надо командиру доложить.
Грузин заговорил умоляюще:
- Я по мобилизации... я по мобилизации, я не мог... меня послали... у меня мать...
А на ресницах висли новые красные слезы, сползая с разбитой головы. Солдаты стояли, положив руки на дула, хмуро глядя.