Она вылетела обратно на улицу, заметалась между домами, вглядываясь в сгущавшуюся темноту – не покажется ли где старушка с коляской? У соседнего дома затормозил старенький раздолбанный «Запорожец», и Таня подбежала к нему, дождалась, пока из машины выйдет невысокий мужичок в клетчатой рубашке.
– Извините, – сбивчиво, волнуясь, заговорила она. – Ваша соседка, Клавдия Тимофеевна… Вы не знаете, где она? Не могу найти… Может быть, что-то случилось?
– Какая Тимофеевна? – сощурился на нее мужичок. – Бабка Клавдя? Так она померла уж лет семь тому…
– Как померла… – мгновенно севшим голосом прошептала Таня. – А там… Там кто живет?.. – она махнула рукой в сторону голубого домика.
– Да хрен его знает, – дернул плечами мужик. – То все пустой стоял. С месяц назад народ какой-то начал крутиться, парни молодые, двое иль трое. Стены покрасили, двор расчистили. А нам дело какое? Может, выкупили дом-то, кто их разберет?
Таня слушала его, и паника волной поднималась внутри. Только сейчас она сообразила, что не спросила у старушки никаких документов, не знала даже ее фамилии. Как она могла вот так довериться незнакомой женщине? Как могла оставить с ней дочку, дороже которой у нее ничего не было?
Не дослушав разговорившегося соседа, Таня бросилась обратно в дом. Снова заглянула на кухню, в комнату, побежала дальше по коридору. В задних комнатах она никогда не была и только сейчас, толкнув дверь и влетев в помещение, обнаружила, что они совершенно нежилые. Голые, пустые, с ободранными обоями, с валяющимся по полу мусором. Тут не было ни кровати, на которой могла бы спать Клавдия Тимофеевна, ни шкафа с одеждой, ни стола. Создавалось ощущение, будто в доме уже давным-давно никто не жил. А кухню и следовавшую за ней комнату наскоро привели в порядок, просто чтобы создать декорации, рассчитанные на такую дурочку, как она.
Таня вбежала в гостиную, сдернула со стены фотографию дочери Клавдии Тимофеевны, сняла рамку и с ужасом взглянула на оставшийся в руках тонкий листок – вырезанное из журнала цветное фото, на обратной стороне которого был напечатан обрывок какой-то статьи.
Отбросив рамку на диван, Таня вернулась обратно в кухню, тупо уставилась на валявшиеся на полу сумки, на раскатившиеся по углам яблоки. Затем, разом обессилев, села на пол, схватилась руками за голову и тоненько, на одной ноте завыла.
Днем Синана пришел навестить сын Барклай. Семнадцатилетний мальчик, тоненький, гибкий, но еще по-подростковому неловкий, словно подрастающий жеребёнок, очень походил на покойную мать. Те же вдумчивые, серьезные, но всегда готовые вспыхнуть улыбкой, засверкать веселыми искорками темные глаза. Тот же тонкий изящный овал лица, густые волнистые черные волосы. Синан любил единственного сына больше жизни, но из-за этого сходства в отношениях их всегда чувствовалось напряжение. Мальчишка будто бы чувствовал, что одним своим обликом причиняет отцу боль, и дичился.