– Сколько еще твоя засранка будет нам мешать? Так жить нельзя. Сделай что-нибудь, Света, или я не знаю… Уеду обратно, на хрен мне все это сдалось.
А через два дня мать отвела ее в незнакомый дом и, пряча глаза, сказала:
– Ты пока поживешь тут, Танечка. Так всем будет лучше. Я много работаю, уезжаю, дядя Юра тоже занят. А здесь ты будешь под присмотром. Ты не волнуйся, я тебя часто буду забирать. На выходные, на праздники… Честное слово!
В этом незнакомом доме пахло детсадовским супом, на стенах висели картинки, на которых веселые краснощекие дети строили город из кубиков, возились на огороде, маршировали на параде. Таня засмотрелась на них, а когда обернулась, мать была уже у дверей. Таня кинулась за ней с ревом, схватила, куда смогла дотянуться. Вцепилась в край куртки, завыла. Незнакомая тетенька принялась увещевать ее:
– Танюша, ну что ты так маму расстраиваешь. Пойдем, я тебя с ребятами познакомлю, игрушки покажу.
Мать, встрепанная, с красными пятнами на лице, выдиралась из ее пальцев.
– Прекрати! Замолчи, ну? А то не приду, поняла?
Таня испугалась ее угрозы и хотела перестать плакать, правда. Но ничего не выходило, рыдания рвались наружу вместе с бессвязными выкриками:
– Не надо… Не хочу! Мама!..
Она хотела пообещать ей, что никогда больше не будет просыпаться ночью. Ни слова не скажет дяде Юре. Что будет хорошей, очень хорошей, послушной, только пусть мама не оставляет ее здесь. Но в свои четыре года не могла этого сформулировать. И долго еще потом думала, что, если бы попросила как следует, если бы смогла объяснить, мама бы не ушла.
С того дня Таниным домом стало это серое длинное здание. Спальня, в которой, кроме ее, стояло еще девятнадцать детских кроваток. Общая комната, в которой она и другие ребята играли и занимались. Столовая, где по стенам были намалеваны яркими красками сюжеты из русских сказок. Таня оказалась в детском доме.
Мать не врала и в первое время действительно навещала ее. Брала погулять, водила в кино на мультики, покупала мороженое. И каждый раз, когда она приходила, Таня внутренне удивлялась ее внешнему виду и думала, что успела с прошлого раза забыть, как мама выглядела. Ей-то казалось, что она стройная, легкая, улыбчивая, с ясными глазами и душистыми мягкими волосами. А к ней все чаще приходила какая-то погрузневшая тетка с усталым испитым лицом. Щеки в красных прожилках, мешки под глазами, сальные, кое-как остриженные волосы. Да и пахло от нее не как от мамы – не глаженым бельем и пирогами, а как от дяди Юры – водкой.
Тане стыдно было за то, что она так оценивает мать. Казалось, именно из-за этих ее мыслей та приходит к ней все реже и реже. И Таня честно пыталась убеждать себя, что мама у нее по-прежнему молодая и красивая, веселая и озорная, что это с ней, Таней, что-то не так, раз она этого не видит.