Но тут же раздался телефонный звонок.
– Не обижайся, пожалуйста, – сказала Таня. – Я просто так сказала, понимаешь? Я очень хочу к тебе в гости. А Кира что делает?
– Не притворяйся дурочкой и не валяй стервочку, – сказал я. – Ты же знаешь, что мы с Кирой уже полгода живем по разным адресам. Что ж ты, мать, по больному бьешь? И зачем, главное?
– Извини, – сказала Таня. – Я какая-то нелепая вообще. Я знала, но забыла. Но все равно, а Кира не обидится?
– В крайнем случае, на меня, – сказал я.
Она приехала.
Мы долго пили чай на кухне, продолжая разговор о Тарском. Применительно к теории литературы. Великий польский логик говорил примерно так: предложение «Снег белый» истинно, если снег и вправду белый. Истина в языке должна отражать истинную ситуацию в реальности. Некое «на самом деле». Таня видела в этом примитивный реализм. Тупой эмпиризм.
– Допустим. Но как же иначе? – спросил я.
– А если снег покрасить в черный цвет? – возразила она.
– Весь не перекрасишь! – возразил я.
– А если вдруг?
– Тогда не знаю. Хотя на самом деле снег все равно белый.
– А что такое «на самом деле»?
– Не знаю, – повторил я.
– Вот, – сказала Таня. – И никто не знает, чем «на словах» отличается от «на самом деле». У Тарского сначала была фамилия Тайтельбаум. Он сначала на самом деле был евреем, а потом крестился и поменял фамилию на польскую. И стал на самом деле поляком. Или только на словах? В общем, покрасил снег. Ну его!
– Ну его! – согласился я.
Мне было совсем не странно, что Таня рассуждает о «семантической истинности», и даже откуда-то знает биографию Тарского, и так остроумно выражается: сменил национальность, то есть «покрасил снег», надо же! Бедные девочки – они часто бывают очень умными, но это им не всегда помогает. «Помогает – в чем?» – спросил я сам себя и даже устыдился своего снобизма. Бедная девочка в гостях у богатого мальчика, фу! Хочет этого мальчика захомутать, увести от законной жены? Два раза фу! Какие у меня пошлые, гадкие мысли!
Мы встали из-за стола, а потом ходили из комнаты в комнату и рассматривали все перечисленные выше вещицы. Так сказать, предметы и экспонаты. Тане был слегка мал ее свитерок. И брюки тоже были слегка малы. Что делало ее очень, просто очень скульптурной. Она смотрела на меня исподлобья и поверх очков.
Она как будто бы забыла все наши умные разговоры про логику и семантику, про теорию литературы – насколько текст отражает реальность, и все такое прочее – и про главный, вечный, неразрешимый философский, а также жизненный вопрос: что такое это ваше «на самом деле»? Казалось, она решила меня соблазнить – но делала это как-то робко и застенчиво.