Его губы сжались, когда он почувствовал знакомую сладкую боль в паху.
— Значит, ты думаешь, что я пришла сюда, чтобы предложить тебе себя, потому что ты владеешь всем этим.
— Ну конечно же! — Лука слышал мысленно ее мягкий смех, мелодичность голоса в те моменты, когда они лежали в постели и тихо разговаривали, пока он гладил ее лицо.
Он сжал кулаки, потому что эти воспоминания были ему неприятны. Им здесь не место. — Но ты напрасно проделала этот путь, Корделия. Естественно, я компенсирую расходы на дорогу. Но возвращайся в Корнуолл, потому что по тысяче причин тебе здесь не место…
— Тысяча причин? — ледяным тоном осведомилась Корделия.
Достаточно было того, что он сказал в четырех простых словах. «Тебе здесь не место».
Было ли это то самое открытие, которое ей нужно было сделать? Должна ли она молча кивнуть и уйти? Пусть думает, что сорвал джекпот своим оскорбительным отношением.
Корделия подумала об отце. Она унаследовала его чутье относительно добра и зла. Уйти сейчас, не объяснив, зачем приходила…
Что бы это значило для нее? В его глазах и в ее собственных? Оставить его с ошибочным впечатлением, что она элементарная содержанка, на все готовая ради денег?
— Корделия. — Голос Луки смягчился. — Ты действительно не понимаешь…
— По-твоему, я пришла сюда с чашей для подаяния? — перебила она, не позволяя сбить себя с мысли. — Ты думаешь, что я поступила так только потому, что узнала, какой ты прекрасный улов для дочери бедного рыбака?
— Возможно, это только часть уравнения, — пробормотал Лука, одновременно понимая, что должен мягко, но решительно проводить ее к двери, однако не может на это решиться. Сейчас не может. — И я не хочу тебя обидеть.
— Это очень мило с твоей стороны, — натянуто произнесла она. — Ты не хочешь оскорбить меня, и все же оскорбил самым ужасным образом.
— Конечно, я не считаю тебя дочерью бедного рыбака. На самом деле я очень уважаю твоего отца. Он порядочный человек и честно зарабатывает на жизнь.
— Спасибо, — вежливо сказала Корделия, в то время как внутри у нее все кипело от злости.
Она заметила в его словах только презрение и самодовольство.
— Я обязательно передам ему.
— Возможно… — пробормотал Лука, глядя на атласную мягкость ее кожи, румянец, заливающий высокие скулы.
Он должен был остановиться. Но и отведя взгляд, помнил упругую силу ее прекрасного тела, тяжесть грудей, гладкость внутренней поверхности бедер. — Возможно… ты действительно пришла сюда не потому, что догадалась, кто я и чего стою. Но если бы я дал тебе напрасную надежду… — Он вздохнул и провел пальцами по волосам, раздраженный тем, что впервые в жизни ему неловко вести разговор. — Я буду помнить о тебе вечно, но это было всего лишь мгновение в моей жизни.