Они ничего не делают, разве не достаточно того, что делают другие — рабочие и поденщики на полях? Они ничего не делают — они существуют! И они гордятся своим положением; вся Гранада, вся Кордова, вся Севилья должны это видеть, изумляться, любоваться, завидовать! Именно поэтому, а не потому, что они желают наблюдать оживленное движение на улице — ведь это давно приелось, — именно поэтому у больших окон клуба-трактира нет занавесей!
— Теперь понял, где можно застать крупных землевладельцев? — спрашивает Хосе. — Их дворцы здесь, в городах. Здесь, в этих клубах, они просиживают все свои дни вместе с городскими плутократами. Конечно, самых крупных ты здесь не встретишь, эти сидят в Мадриде. Как правило, у них больше светскости и кругозор пошире, у них больше лоску, чем у этих отупевших провинциальных крыс. Но все они, «месте взятые, — гнусные паразиты на шее народа.
Среди крупных городов Андалузии, исторической области, в которую входят восемь из пятидесяти провинций Испании и в которой проживает одна пятая (6 миллионов жителей) населения страны, Севилья (около 450 тысяч жителей) — самый большой город, а Кордова — самый чистый, хотя по сути она не так уж чиста. Зато Гранада (180 тысяч жителей), расположенная у подножия трехтысячеметровой громады Сьерра-Невады, широко известна в мире искусства благодаря несравненному чуду мавританской архитектуры — замку Альгамбра, построенному на скале высоко над городом. И еще один рекорд держит Гранада, если верить смотрителю очень заурядного провинциального музея: среди испанских городов она занимает первое место по количеству хранящегося в ее банках золота, если не принимать в расчет Мадрид и Барселону — города с многомиллионным населением. Но золото это «не работает», а лежит себе в сейфе просто так. Здесь мало инициативных людей, учреждающих промышленные или крупные ремесленные и торговые предприятия, — да и к чему себя утруждать, если доходы от крупных поместий, сдаваемых внаймы домов, ценных бумаг и, не в последнюю очередь, банковских акций и без того продолжают исправно поступать? Знай лежи себе да похрапывай перед грудой золота, как Фафнир[3] перед сокровищем, — к величайшему, впрочем, сожалению смотрителя музея. Ведь, несмотря на свою довольно внушительную серо-голубую униформу, охраняет-то он, здоровый молодой человек, не имеющую никакой ценности провинциальную коллекцию произведений искусства, зарабатывая в день всего лишь двадцать восемь песет, потому что более высоко оплачиваемой работы он найти не мог. В скором времени, доверительно сообщает он нам, он умотает отсюда во Францию или в Швейцарию, как только удастся достать паспорт на выезд.