Внезапно потеплело: температура воздуха только два градуса ниже нуля.
На колодке ветряка, в том месте, где соединяются провода, лопнул эбонит. Подходящего материала для исправления у нас не было. Я взял поломанную патефонную пластинку, расплавил ее и этой массой облепил колодку. Новый материал, который мы назвали патефонитом, не уступает по качеству эбониту…
— Придется написать научную статью о новом открытии в области строительных материалов, — шутит Петрович.
Во время этой работы случилась беда: потеряли пружинку. Я долго рылся в снегу, пока нашел ее.
В шесть часов вечера мы испытали сильный толчок — наша льдина содрогнулась. Но никаких внешних признаков сжатия пока не замечено.
26 октября
Наша широта — 84 градуса 13 минут.
С утра очень плохо себя чувствовал: болела голова, лихорадило, но температура повысилась немного — до 37,2.
В девять часов вечера Петя стал опускать планктонную сетку на глубину пятьсот метров. Я помогал выбирать ее. Извлекли из океана много живых рачков и медуз.
Перед сном, как всегда, слушали ночной выпуск «Последних известий по радио».
Хотя мы живем на льду, как на бочке с порохом, ибо в любой момент может произойти сжатие, льдина лопнет или перевернется и потянет нас с собой, мы не чувствуем страха и не боимся за свои жизни, так как уже выполнили много работы и наш труд не пропадет зря. То, что нами сделано здесь, уже известно в Москве.
Сегодня Петрович опять работает всю ночь. Дрейф почти приостановился, и Ширшов хочет использовать удобное время для промера глубины. К утру груз дойдет до дна, и мы все начнем его выбирать.
27 октября
Петрович разбудил меня словами:
— Глубина океана под нами — три тысячи двести пятьдесят семь метров.
Потом он озабоченно взглянул на меня и заметил:
— Ты здорово осунулся…
Головная боль так меня замучила, что я не нахожу себе места. Пришлось опять принимать порошок пирамидона и забраться на койку.
К вечеру мне стало немного легче. Дочитывал «Американскую трагедию» Теодора Драйзера.
В «Последних известиях по радио» сообщили, что копия нашей жилой палатки пользуется большим вниманием посетителей Международной выставки в Париже.
Погода сегодня совсем летняя, слабый ветер; в палатке опять потекло по стенам. Мы все же ждем, чтобы ветер подул сильнее, так как для нас на острове Рудольфа лежит много поздравительных телеграмм, а аккумуляторы еле дышат; Эрнст боится лишним словом обменяться с радистами острова Рудольфа, бережет остатки энергии для передачи метеорологических сводок.
У нас беда: Женя простудился. Петрович вооружился трубкой, начал его выслушивать: нет ли признаков плеврита или воспаления легких. Выслушивал так долго, что мне даже надоело смотреть: хотелось скорее узнать авторитетное мнение нашего доктора… Но он, сохраняя молчание и строгий вид, развел горчицу в миске, намазал на тряпку (так много, что нам хватило бы на полгода в качестве приправы к ветчине!) и положил Жене на бок. Потом мы укутали больного всеми шерстяными вещами, которые имелись у нас под руками: носками, свитерами, шлемами, рукавицами, шарфами.