Всякий согласится, что нелегко впервые в жизни выступать в роли театральных критиков. Тем более если вас считают, только потому, что вы русские, знатоками «системы» (так артисты «Глобуса» называли систему Станиславского) и авторитетами в вопросах чеховской драматургии. Мы лихорадочно рылись в памяти, стараясь представить себе виденные в Художественном театре пьесы А. П. Чехова.
Медленно, рывками раздвинулся занавес. На сцене появилась миловидная Дуняша со свечой и вслед за ней маленький черноволосый Лопахин с книгой в руке. Лопахин был облачен в длинную, ниже колен, стеснявшую его движения желтоватую рубаху с широченными рукавами и в желтые мягкие турецкие сапожки. Подпоясан он был красным шнурком с кисточками. Его вид так поразил нас, что мы прослушали первые реплики.
Кроме того, было непривычно из уст русских персонажей слышать английскую речь. Актеры с трудом справлялись с русскими именами и тем более отчествами. Они произносили их с особым усердием, растягивая гласные и отчеканивая каждую согласную. «Дунь-яша, Иермолай Алэксей-евйтч, Лыббов Андрэй-евна», — старательно выговаривали они.
Но действие развивалось, артисты разыгрались, и со сцены повеяло знакомым, чеховским.
Просчетов, подобных тому, который был допущен с костюмом Лопахина, больше не было, если не считать еще одной сцены, когда все мужчины появились в самых разнообразных меховых шапках. Преобладали папахи — от кавказской до казачьей; а на голову одного из персонажей было надвинуто нечто вроде мохнатого головного убора туркменского джигита.
Среди актеров были преподаватели, конторские служащие, электромонтер, домашние хозяйки. Покоряла их искренность, их стремление как можно лучше выразить мысли и чувства чеховских героев. Особенно хороша была Раневская. Ее с подъемом играла красивая, но, пожалуй, слишком молодая для этой роли женщина, жена профессора местного университета.
Спектакль кончился за полночь. Актеры, не переодеваясь и не сняв грима, сразу же пригласили нас на сцену. Наскоро был накрыт небольшой столик, откуда-то появились дымящийся кофейник и вазочка с печеньем.
В театре было холодновато, и мы с благодарностью приняли из рук «Раневской» чашечки с черным кофе. К тому же кофе давал нам возможность собраться с мыслями. По взволнованным лицам актеров было видно, что они с нетерпением ждут нашего мнения.
Мы были рады, что, не кривя душой, можем похвалить их за бережное отношение к Чехову.
— О, мы очень любим Чехова! — воскликнул длинный, немного нескладный актер, игравший в спектакле Фирса.
— Мы надеемся со временем поставить «Чайку». Но нас влечет и Гоголь, — застенчиво вставила «Дуняша».