У него было совершенно больное лицо. Он тосковал уже не скрываясь.
— Ничего не хотят, пусть Косматый за нас думает, лишь бы нам хорошо, да ладно, я что, я готов, на любую пакость пойду, а это сделаю. Пусть плюются, а только будут на Уале светлые города, будут, Панчуга, для этого ничего не жалко, ты еще их сам увидишь, Панчуга, может и строить сам будешь, ведь и надо-то немного — хотеть!
— Я не умею спорить. Косматый, — отбивался Виктор. — Только не мое это дело.
— Стоп! — Косматый снова переменился, жестко ударил взглядом. — Ты боишься смерти? Скажи!
— Не понял, — угрожающее сказал Виктор.
— Страшной, страшной смерти боишься?
— Это что, мне?
— Ты сначала скажи.
— Запомни, Косматый, — Виктор сатанел, когда ему угрожали, — со мной это будет непросто.
— Э, про-осто, так просто, что… — и опять перемена. Теперь уже хитрость, с прищуром, с какой-то гадкой веселостью, почти шепотом. — А вдруг они гуманизма-то и не проявят? Мы им залп, они — два. И ничего не останется и простить тебя некому будет.
Еще свихнешься. Ведь руки на себя наложить можно, а, Панчуга?
И Виктор через силу, не слушая:
— Нет. Все зря. Я против Земли не пойду.
— Вот затвердил: «Не пойду, не пойду!» А почему не пойдешь? Что там держит тебя? Земля? А ты там и не бываешь, сам говорил. Ерунда. Ничего там тебя не держит.
— Хватит об этом. Не знаешь ты ничего.
— Знаю, знаю, все знаю. — Косматый скучно поморщился. — Я тебя так знаю, что все твои дела за неделю вперед вижу. Ты за свободу свою боишься, на все готов, лишь бы свободу свою сберечь, а того не видишь, что от свободы этой ничего не осталось. Так не бывает, Панчуга!
Но Виктор специально не слушал, твердил свое.
— Я против Земли не пойду. Хватит. Пора мне.
В течение всего разговора Виктор ни разу не вспомнил о Молодом, о том, что с ним будет, если он останется на Уале.
— Паулу с собой возьмешь, ты подумай, Панчуга. Ведь девку тебе отдаем, против всех наших правил, не четырем, а одному, и какую девку! Она б нам таких бончарчиков нарожала, а мы тебе отдаем, пожалуйста, закончится все и забирай ее куда хочешь.
— Косматый…
— Ты погоди-погоди… Вот мы ее сейчас позовем, — Косматый подбежал к двери, распахнул, крикнул:
— Паула! Паула, сюда! Па-а-а-а-а-у-ула-а-а! — обернулся: — Лева, приведи!
Эмоциональный телохранитель соскочил со скамейки, выбежал прочь. Он вернулся с ней почти сразу же, видно, рядом была.
Паула не вошла — вбежала.
— Ох, буря, ну буря! Восторг, а не буря! Что в темноте сидите?
Включила свет.
Она была радостно возбуждена, наверное, сказали, что женят. Никогда Виктор не видел ее такой. Вернее, видел, но так давно, что забыл, при каких обстоятельствах.