Танкетка вошла в бомбоотсек как родная. Саблин, конечно, поворчал, прилаживая ее вместе со стрелком радистом (тот, правда, признался, что рация ни хрена не работает, так что радист он только по названию). Ну, а потом меня впихнули в кабину штурмана, одев в теплую кожанку, завели один мотор, второй, самолет разогнался – и вдруг я понял, что мы летим. Понятное дело, на самолетах я и до этого перемещался. Не то чтобы жил в воздухе, но и совсем уж неопытным не был. Но вот так, небо перед тобой, а земля под ногами далеко-далеко – впервые. Нет, штаны у меня остались сухие, но было всё это… не совсем удобно.
Хорошо хоть, лететь было недалеко. Меньше часа. Только разогнались, я вроде как начал привыкать (если это то, к чему можно привыкнуть) – и мы заходим на посадку, а земля начинает мчаться навстречу.
– Ну как, впечатляет? – сияя улыбкой, спросил Егор, когда мою тушку вытащили из кабины штурмана и поставили на твердую землю. Чему я был несказанно рад.
– Сумасшедшие, что с вас взять? – махнул я рукой. – Да чтобы я по своей воле хотя бы раз!..
– И это мне говорит человек, который возится с тоннами взрывчатки, – засмеялся Саблин. – Так что насчет сумасшедших еще надо посмотреть, где они.
В Узино как будто и не было войны. Каких-то жалких две с половиной сотни километров, а тут травка растет, чуть ли не птички щебечут. Ни стрельбы, ни висящей в воздухе пыли пополам с сажей, которую потом долго и упорно выкашливаешь вместе с собственным нутром. Вот мимо прошел боец в чистой форме. А под деревьями и вовсе десятка три гражданских, сидят, как на вокзале. И прямо вреди них трое, а, нет, четверо, в два кларнета, скрипочку и какую-то неведомую мне по названию дудку наяривают вальсок. Такой, знаете, на все сто процентов довоенный. На миг почудилось, что рядом танцплощадка и на ней кружатся в танце парочки.
– Это что? – удивленно спросил я.
– Оркестр вывозят, с утра еще приехали, видать, задерживаются, – объяснил Егор.
– Всё, пойдем, проведешь меня в штаб, мне надо с нашими связаться. И готовься: вскорости начнешь подписывать кучу бумаг о том, что ты ничего не видел, никого не встречал и всякое такое.
– Это мы подпишем, не страшно, – ответил летчик, идя рядом со мной к зданию штаба полка. – Вот вы бы там, Петр Николаевич, выбили для нас занятия на штурмовиках. А то эскадрилью пригнали, а учиться некогда. Времени за текучкой не остается совсем.
– Опасное это дело, товарищ младший лейтенант, – ответил я. – Это хоть ты осознаешь?
– Значит, для меня, если опасное, – сказал Егор. И ведь не шутит, вон, как глаза горят. Точно сумасшедший, что ни говори.