Это не рассказ, а какой-то кошмар. Кстати, Борхес говорил про Кафку, что его произведения это — кошмары, вплоть до всех их безумных подробностей. Но вот теперь послушайте этот отрывок: «…оно коричневое и скорлупчатое, пресмыкающийся гад, длиной вершка в четыре, у головы толщиной в два пальца, к хвосту постепенно тоньше, так что самый кончик хвоста толщиной не более десятой доли вершка. На вершок от головы из туловища выходят под углом сорок пять градусов две лапы, по одной с каждой стороны, вершка по два длиной, так что все животное представляется, если смотреть сверху в виде трезубца. Головы я не рассмотрел, но видел два усика, не длинные, в виде двух игл, тоже коричневые. Такие же два усика на конце хвоста и на конце каждой из лап, всего, стало быть, восемь усиков. Животное бегало по комнате очень быстро, упираясь лапами и хвостом, и когда бежало, то и туловище, и лапы извивались, как змейки, с необыкновенной быстротой, несмотря на скорлупу, и на это было очень гадко смотреть».
Что это? Можно подумать, что это описание наружности Грегора Замзы после превращения… Но это сон Ипполита из романа Достоевского «Идиот». Животное, привидевшееся Ипполиту, извергает сок, такие же следы белого цвета оставляет и Замза, ведь обвыкнув, Замза любил лазать по стенам и потолку. У Достоевского гадкое насекомое воплощает омерзительность ужаса смерти (помните, один из героев Достоевского, Свидригайлов, предполагал, что ад — это не что иное как заброшенная деревенская баня с пауками и затянутыми паутиной углами. Вообще эта мысль Свидригайлова весьма и весьма кафкианская, тянет на три кафки.
Вот что записывает Кафка в Дневнике: «Однажды вечером пришел из канцелярии домой несколько позже и открыл дверь в свою комнату весь в мыслях о недавнем разговоре… уже хотел подойти к умывальнику, как вдруг услышал чужое прерывистое дыхание. Я поднял глаза и увидел на вдвинутой в угол печи в полутьме что-то живое. Сверкающие желтоватым блеском глаза уставились на меня, под незнакомым лицом на печи лежали большие женские груди, все существо, казалось, состояло из груд мягкого белого мяса, толстый желтоватый хвост свисал с печи, конец его все время скользил по щелям между кафельными плитками».
Или запись другого дня: «Сон про опухоль на щеке. Постоянно трепещущая грань между обычной жизнью и кажущимся более реальным ужасом». И еще одна очень важная вещь: «Страх — основа моего существа».
Вообще для Кафки характерно восприятие жизни как врага, как угрозы индивиду. Конечно, Достоевский был одним из самых близких Кафке авторов. Как известно, Достоевский оказал исключительное влияние на западное искусство начала века, и шире — на западное мироощущение вообще. Однако Кафка целеустремленно развивал наиболее страдальческие идеи русского писателя, пристально разглядывавшего причудливую подноготную человеческой души. И все же у Достоевского власть тьмы над человеческой душой не окончательна, есть и прогалины и проблески. У Кафки этих прогалин нет.