Пояснения к тексту. Лекции по зарубежной литературе (Резник) - страница 121

Стендаль и Достоевский. Доказательств тому, что Достоевский читал роман Стендаля не имеется, но в России роман был очень известен и читался. Странно было бы, если бы Достоевский его пропустил. Конечно некоторые основания для сравнения характеров Сореля и Раскольникова имеются. Вспомним: чувствительность Руссо и волевой напор Наполеона одинаково увлекают Сореля. Благородный и независимый индивид — вот его идеал. Чего вообще хочет Сорель, он ведь даже и не карьеры вовсе хочет, хотя и стреляет, обезумев. Он в значительной мере хочет доказать свою исключительность, он хочет доказать, что он не такой, как все. Его единственная забота доказать всем, что он вылеплен из того же теста, что и великие люди, «наполеоны». И, в сущности, его исключительность всеми признана. Но ему этого мало. Когда Сорель в тюрьме говорит, что его всю жизнь одушевляла идея долга, то оказывается, что долг-то состоял в том, чтобы быть выше других. И Сорель и Раскольников «глядят в Наполеоны». Но Сорель поступает так, как поступает, вовсе не из-за идей, им меньше всего движут логика и теоретические соображения. Он руководствуется чувствами, в нем говорит комплекс обиды. Проклятый «recentiment». Что же касается Раскольникова, он проверяет идею, а проверка идей очень русская черта, что бы там ни говорили такие философы как Бердяев и Шестов, усматривавшие в Раскольникове нерусский характер. Хотя и приятель Раскольникова Разумихин тоже иронически роняет по поводу характера Родиона Романыча «перевод с иностранного», и это можно истолковать как указание на Сореля. Правда, есть возможность еще одного истолкования, о котором я не хочу здесь говорить из-за временных ограничений. Но то, что русские, по крайней мере, с 18–19-го веков сделались людьми идеологическими, людьми, для которых идеи значат очень много, — тому свидетельством весь Достоевский и Толстой тоже. А в какой мере это наше природное, а в какой — заимствованное, различить не очень просто. Другое дело, что горе-теоретики, вроде приснопамятного Родиона Романыча, в проверке своих частных идей обычно не сами берут в руки топор, а предпочитают перекладывать проверку устрашающих идей на плечи готовых на что угодно посредников.

При знакомстве с самым масштабным и хрестоматийным произведением испанского героического эпоса Песнью о Сиде современного не очень основательно подготовленного читателя ждут некоторые неожиданности, самая серьезная из которых риск неадекватного понимания с виду очень незамысловатого и, казалось бы, вполне недвусмысленного текста. Другой неожиданностью для читателя становится тот несомненный факт, что «Песнь о Сиде» внешне мало отвечает трафаретным представлениям о героическом эпосе и об испанском национальном характере как религиозно экзальтированном и фанатичном, отмеченном печатью особенно высокого идеализма. И это еще не все. Дело в том, что всякий текст в восприятии читателя представляет собой палимпсест, и хотя в истории литературы сначала возникает текст о рыцаре Сиде и только через пятьсот лет текст о рыцаре Дон Кихоте, читатель, как правило, читает их в обратном порядке. Но от этого на всякого рыцаря неизбежно падает тень, отбрасываемая Дон Кихотом. В итоге мы склонны ждать от всех рыцарей исповедания такого кодекса рыцарской чести, каковой имел в душе и сердце незапамятный Рыцарь Печального Образа. Но и на этом пути читателя тоже ждет разочарование, маловероятно чтобы Сид и Дон Кихот нашли общий язык, если бы им довелось — фантастическое предположение! — познакомиться. И не позволила бы этим славным кабальеро понять друг друга, как сказали бы историки, различная ментальность, или, более по-русски, различное умонастроение, ибо жили они, хотя и на одной земле, но в эпохи, по-разному дышавшие, руководствовавшиеся разными, подотчетными и безотчетными, умственными и психическими установками. Точно так тот факт, что и наш читатель, — а наш читатель по образу мыслей современник Дон Кихота, а не рыцаря Сида — наполняет при чтении нехитрые слова текста Песни, привычным ему, читателю, жизненным содержанием, является источником ряда заблуждений. Впрочем, речь об этом впереди.