Он вгляделся в стеклянную витрину перед собой: в ней отражался мужчина с седыми волосами, выпирающим пузом, торчащими из ушей и ноздрей волосками; он тщательно осмотрел свои потрескавшиеся, пожелтевшие пальцы, и они напомнили ему корни векового бука, который он однажды видел в лесу. Подошел смотритель и предупредил, что музей скоро закроется, значит, возвращение домой больше не оттянуть. На площади перед Королевским дворцом было безлюдно, кругом тоже ни души.
– Не хочешь рассказать, что у тебя стряслось?
Анна тенью проследовала за ним в спальню.
Эдуардо развязал узел галстука. Он вспомнил, как начиналась его работа в банке, вспомнил первые годы, проведенные в чистилище, мешок, который он набивал грязной одеждой и который жена, оставшаяся в Неаполе, потом открывала с таким благоговением, словно это была шкатулка с драгоценностями, вспомнил преследовавшую его всю жизнь боязнь нищеты. Он хотел бы побеседовать с тем парнем и успокоить, что ничего страшного не случится. Надо было наслаждаться жизнью, чаще выбираться куда-нибудь с коллегами, принимать их приглашения на ужин в Старом Бари, может, даже стоило пойти на поводу у своего каприза и переспать с той крашеной секретаршей и вообще – почему бы и нет? – признаться Нане, что никогда не верил в ее гороскопы. Он всегда жил в страхе, но сейчас, когда туринцы вознамерились избавиться от него, а накопленные сбережения сгорели на бирже, он ощутил, как внутри забурлила энергия того юнца. Если он никак не отреагирует, его ждет судьба какого-нибудь пастуха из рождественского вертепа – фигурки в толпе на заднем плане, на которую никто не обращает внимания.
– Я решил уйти на пенсию, – сказал он.
Анна уставилась на него, открыв рот, за ее изумлением проступало легкое беспокойство.
– Знаешь, Нана, что бы я хотел на ужин как-нибудь вечером?
Анна оторопело покачала головой.
– Сырые морепродукты. – Он расстегнул пуговицы на манжетах рубашки. – Я их никогда не пробовал. А ты?
* * *
Экран телевизора освещал гостиную, объятую ночной тишиной. В соседней комнате Миа укладывала Винсента. Пахло очищающим кремом и пеленками. На кресле дожидался завтрашнего дня рабочий комбинезон.
Ночью они вставали вдвоем, даже если было достаточно кого-то одного. Когда наступало время кормления, Лео приносил ребенка Мие. Если укладывать его должен был Лео, Миа помогала. Но чаще всего Винсент требовал маму, и тогда Миа брала дело на себя, а Лео чувствовал себя никудышным отцом и стоял в сторонке или уходил в гостиную.
Сегодня был тот самый случай.
Лео упал в кресло. На канале WSFB слишком элегантный для столь позднего часа мужчина говорил о понижении температуры во всем штате. Американец подумал, что утром надо бы надеть теплую куртку. Ему нельзя рисковать здоровьем. С рождением Винни простуда стала непозволительной роскошью.