Лео молча сплюнул на землю и отвернулся. На западе плотной стеной сгрудились черные тучи. Вдруг, разрезав небо на две части, сверкнула молния.
Американец насыпáл лошадям овес, когда Карим вырос у него за спиной, держа в руках разодранную тушку курицы.
– Еще одна, – сказал он. – Эти гребаные лисы у меня уже в печенках сидят.
Лео посмотрел на болтавшееся в руках египтянина тельце, поднял граблями охапку овса и бросил ее в стойло своего любимчика – малыша-альбиноса по кличке Бальбоа.
– Я сегодня ходил в грот, – сообщил он.
– И что, поймал хоть одну?
Лео покачал головой.
– Даже следов не нашел.
– Точно?
– Точно.
– Вот черт.
– Они явно поменяли нору.
Шорох колосьев привлек внимание малыша Бальбоа. Он был весь белый, только между глаз чернело пятиугольное пятно. Лео нравилось наблюдать, как тот жует, при этом пятно вытягивалось и походило на равнобедренный треугольник.
– Где ты оставил Али?
– Он ждет тебя в грузовике, – ответил Карим. – Проголодался, должно быть, после сегодняшнего шоу. – Он поднес курицу поближе к глазам. – Мы ее даже зажарить не можем, – посетовал он, внимательно ее разглядывая. – Если только бульон сварить. Да, для бульона сгодится.
– Значит, сварим бульон, – согласился Лео.
– Тогда иди за Али, а я пока поставлю кастрюлю на огонь. – Карим двинулся было прочь, но затем вернулся. – Скажи-ка… ты сегодня около пещеры девку не видел?
Лео замялся. Надо было вмиг принять решение, и он выбрал молчание.
– Нет, не видел.
– Отлично. Тогда до скорого.
– Карим?
– Что еще?
– Давно тебе хотел сказать, что она не в моем вкусе.
Бальбоа принялся жевать, пятно между его глазами задвигалось, а во взгляде проступила признательность.
Карим рассмеялся.
– Тем лучше, – сказал он, сжав курицу так, что кишки вывалились на пол. – Значит, у нас с тобой не будет проблем.
* * *
Первые несколько лет ему удавалось вести учет происходящего на свалке. С самого начала он решил, что стоит неукоснительно придерживаться точных цифр. Он был уверен, что однажды к его версии событий прислушаются, если он сможет без запинки назвать количество закопанных им трупов. А также место и дату захоронения.
Вскоре стало ясно, что мысленный учет тел (во избежание неприятностей он решил полагаться только на память и не оставлять никаких письменных свидетельств) – весьма полезное занятие: оно давало ему силы жить дальше и спасало от скуки и отчаяния. Жить, чтобы помнить, помнить, чтобы жить.
Еще одна причина побуждала его составлять этот список. Осознание, что у человека, которого он хоронил, были лицо, руки, ноги – пусть и далеко не в самом лучшем виде – и благодаря Лео они не исчезнут бесследно, давало чувство принадлежности к миру живых.