Вероятно, она смотрела на него тем же взглядом, когда он сообщил, что Марчеллино умер.
Однажды утром меня разбудил телефонный звонок.
– Эдуа, приезжай, как только сможешь, – всхлипывая, попросила она. – Предупреди отца… Неправильно это – пережить собственного ребенка.
Но вместо того чтобы разбудить его и сказать: «Вставай, надо ехать в больницу, твой первенец мертв», – я заперся в ванной и побрился как никогда тщательно.
Это воспоминание каждый раз вызывает у меня чувство вины из-за потраченного впустую времени на бритье, когда мама сидела одна в больнице рядом с телом загубленного Марчеллино. Я отчетливо помню, как прихорашивался перед зеркалом, а в голове билась одна мысль: врачи, медсестры и анестезиологи должны увидеть перед собой не обросшего оборванца, а аккуратного брата покойника.
Я никогда не смогу забыть, как дон Джеппино молча гладил лицо моего брата, а из его глаз градом катились слезы. Пусть я и понимал, что в тот день главную роль играл Марчеллино, все равно не переставал надеяться, что отец повернется и увидит, как идеально я выбрит. Но он не произносил ни слова и продолжал гладить шершавое, пожелтевшее лицо моего брата. Тогда я подумал: ну вот, видишь, Марчеллино отец не ругает за то, что он умер не побрившись.
Несколько недель спустя у отца окончательно ослеп правый глаз. И в свои неполные пятьдесят лет дон Джеппино отказался смотреть на этот мир: с того дня он заперся в спальне и больше из нее не выходил, предпочитая слушать радио в полумраке.
Что ты хочешь услышать, Американец? Двадцать семь лет за письменным столом – это целая вечность. Я сразу понял, что работа в Банке Неаполя будет скучной, но мне нравится скука, она оставляет время на размышления и принятие решений. А в таких условиях можно заработать кучу денег. Пусть я и отдал банку все свои силы и время, но в итоге остался в выигрыше.
Поначалу я рассчитывал, что мне в рот сами посыплются крохи с богатого стола, и терся у ног других сотрудников, как собачонка с высунутым языком, из пасти которой несло хронической неудовлетворенностью. Но крохи меня не интересовали, я хотел целую буханку, хотел пить из того же источника, что утолял жажду сидящих за столом банковских служащих в вечерних костюмах, чьи пухлые щеки розовели от выпитого низкосортного вина.
Я начал с небольших пакетов акций. Покупал их и продавал. Прибыль выходила смешная, но это все же была прибыль. Тогда экономика была нехитрой материей: существовала только одна верная интерпретация фактов, и от тебя требовалось лишь быстро обрабатывать новую информацию, хоть немного знать статистику, а если ты парень шустрый, достаточно было внимательно просмотреть газету «Иль соле вентикуаттро оре», чтобы понять, на какую лошадь поставить.