Усиленный конвой, подталкивая, вел на эстакаду нескольких военных.
— Вот они!
Толпа встретила их молчанием, более страшным, чем гневные крики. Чуть ли не каждый из стоящих на площади потерял в Нижнеудинске отца или мужа, сына или брата, друга или соседа.
Тишину нарушил Лазо.
— Это они — виновники гибели десятков наших дорогих товарищей, — не поворачиваясь к арестованным, как-то через плечо указал на них Лазо.
По площади прокатился грозный гул.
— Товарищи, — продолжал Лазо, — прошу отдать последнюю почесть погибшим за наше святое дело. Объявляю минуту молчания. — Командующий снял с головы фуражку и застыл как изваяние, лишь темные его волосы шевелил ветерок.
Словно единым движением люди обнажили головы — шорох пошел по площади. Женщины и даже многие мужчины плакали…
Снова раздался звонкий голос Лазо:
— Что с ними делать? Я спрашиваю вас, товарищи.
В ответ словно взорвался могучий вулкан.
— Трусы! — яростно ревела площадь. — Предатели! Расстрелять! Отдайте их нам!
Искаженные лица, поднятые над головами кулаки, женские рыдания…
Лазо стоял молча, глядя куда-то вперед, словно всматривался во что-то, заметное только ему. Наконец он тряхнул обнаженной головой, поправил ремни, стягивавшие его ладную гибкую фигуру, и, успокоительным жестом подняв руку, заговорил. Он говорил будто и негромко, но его звучный голос сразу перекрыл шум:
— Расстрел — не выход. Расстрелять никогда не поздно. У этих людей есть заслуги перед рабочим классом. Они провинились впервые и, хочу надеяться, поняли свою великую вину. Мы не прощаем им. Пусть добудут прощение своею кровью в бою. Они заслужили смерть, но пусть знают великодушие народа.
Необыкновенная убежденность звучала в словах командующего. Толпа, за минуту перед тем готовая разорвать своевольников, отозвалась теперь одобрительными криками.
Лазо надел фуражку и уже просто, по-деловому сказал:
— Я жду от вас, товарищи черемховские шахтеры, пополнения поредевших рядов красногвардейских отрядов. Мы еще слабы и не сумеем в нынешних условиях удержать за собой Черемхово. Всех, кто не может воевать, прошу помочь нам укрепить берега реки Белой у станции Половина. Там мы дадим белочехам бой.
После митинга Лазо вызвал в свой штаб на совещание весь состав Черемховского Совета.
— Мы решили завтра, к трем часам, эвакуировать весь Совет и сотрудников советских учреждений. Взять с собою часть продовольствия, остальное раздать рабочим. Все везти невозможно… — негромко произнес Лазо, сидевший на председательском месте. — И еще один важный вопрос, товарищи. Надо оставить надежных людей в белом тылу. Мы не имеем права ликвидировать здесь партийную организацию. Кого оставить?