Волохов стоял молча, слегка покачиваясь.
Я заговорил первый:
— Так, Павел Герасимович… Значит, вам комендант поручил блюсти нас? Правильно! Кто же охранит лучше, как не бывший каторжанин? Эх, предатель, предатель!.. Перекинулся к буржуям, к Колчаку. Опять царя хотите нам на шею?.. Народ всю эту сволочь сметет, и тебя вместе с ними. Ваши дни сочтены. Да вы это и сами знаете. — Меня охватила дикая злоба. — И уйди отсюда, мерзавец. А то задавлю, гада, перед смертью!
Волохов продолжал покачиваться.
— Я тебя знаю, да, з-знаю, — тяжело ворочая языком, произнес он. — Но ты меня, ты меня не поймешь. Нет, не пой-мешь… — И вдруг четко и ясно сказал: — Мы проиграли. — Он зашмыгал носом, пробурчал еще что-то непонятное и ретировался.
Стало темно. Включили электрическую крохотную лампочку под самым потолком, в мелкой сетке. Тусклый, какой-то серый свет отвратительно действовал на настроение. Стрельченко и Трифонову тяжелее, чем мне, — у них большие семьи.
Я снова повторил:
— Не будем опускать голову, товарищи. Суждено умереть — умрем, как положено большевикам.
— Я левый эсер, — грустно пошутил Стрельченко.
— Ну, выйдем, сразу вступишь в нашу партию. Какой ты эсер? Вон Волохов — тот эсер!
Снова во дворе зашумели — дело шло к полуночи. Мы переглянулись. Я встал у дверного косяка:
— Будем защищаться.
В волчке мелькнул чей-то глаз. У меня сжались кулаки. Дверь медленно открылась, но никто не входил. Неужто станут стрелять прямо оттуда?! Трусы! Еще миг — и я бросился бы в дверь.
Но в это время в прямоугольнике двери показался еще более пьяный Волохов — он еле держался на ногах, а за ним какой-то штатский такого же, как он, сложения и роста.
— Мерзавец! — окончательно взбесился я. — Что ты все сюда ходишь? Новую пытку придумал, чтобы мы каждую минуту ждали, что на расстрел поведут? Гад! Не знаешь, как лучше выслужиться?
Оба, и Волохов, и его спутник, молчали, курили, смотрели в пол. Дверь была закрыта. Потом она раскрылась настежь, и фельдфебель громко произнес:
— Господин капитан, вас ждут!
Волохов, сильно качаясь и едва попав в дверь, вышел за фельдфебелем. Штатский на секунду задержался, потом как-то странно бросил окурок в угол, словно приглашая: «Покурите!» — и удалился. Дверь снова захлопнулась.
Трифонов, покосившись на волчок, нагнулся к полу.
— Покурить захотелось? — спросил я.
Но Трифонов приглушенно зашептал:
— Подожди, тут большая записка.
Меня словно ток пронизал.
— Становись мне на спину, — предложил я, — наверху светлее… Из волчка не увидят. Стрельченко пусть пока спокойно ходит. Прочтешь, потом нам перескажешь.